Черноокая печаль - Зарина Солнцева
Потянувшись до таза с водой и тряпкой, смочила и обтерла его влажное лицо.
— Надо же, вытянула... А с виду-то хохотушка и балаболка.
Голос старческий, с скрипучим нравоучением и фырканьем. Словно противный треск сухой ветки в ночном лесу. Тряпка выпала у меня из рук. Резко дернулась, да натолкнулась взглядом на старую, скрюченную от горба старушку.
Морщинистая рука с посеревшей кожей потянулась ко мне. Она сделала жест подойти, да только я не двинулась. Что-то эта старая карга перестала мне казаться безобидной.
— Да будет тебе, девка, меня бояться. — хмыкнула она, демонстрируя в широком рту лишь пару оставшихся зубов. — Я не обижаю, если меня не обижать.
Сглотнула. И как будто что-то кольнуло сердце. И запах такой замогильный. Нет, так смерть не пахнет. Она обычно несет прохадой, сладковата, как кровь, и горчит полынью. А тут запах дыма и гниющий такой.
Как от засиженного мертвеца.
— Шла бы ты отсюда, старая. — процедила я сквозь зубы, только шепотом, дабы остальных не пробудить. — Нельзя покой раненых тревожить.
— Так он же мертв.
Хмыкнула она, притворно изумляясь. Будто глумится надо мной. И вроде хочется ее выставить за шкирку отсюда вон, да прикрикнуть, что не ее ума дело это.
А чуйка внутри шепчет, что не простая она старушка, гадалка.
— Уходи.
То ли выдыхаю, то ли прошу. А она неожиданно мне усмехается.
— Чего же ты ушла, я бы и тебе нагадала?
— Не нужны мне твои гадания. Уходи.
— А я все равно скажу! — смеется она тихо и скрипуче, белесые глаза оценивающе меня рассматривают. Как товар, а потом старушка неоднозначно цокает языком. — Тяжелая судьба тебя ждет, девка. Ты сейчас вдоволь посмейся, а то потом уже всё, не до смеха будет. Слезы все свой, отведенные на твой век, за один год наплачешь. Предадут тебя. Проклинать будут. В спину плевать.
— Что-то мне уже разнорвалось тебя слушать, старая! — шиплю на нее змеей, а она лишь смеется.
— Так ты дослушай. Кто путь свой до конца дойдет, к тому и плата прилагаются. Мужика я вижу на твоей доле, как гора! Упрямый, силища море, и норовом крут. Намучаешься.
А у меня сердце бешеным зайцем вскачь пустилось. Ладошки запотели. От страху голоса лишилась. Как это предадут? Кто? Когда? За что? Почему намучаюсь?
— Зверь он лютый. Кровожадный. Увезет в свою берлогу, и тогда...
— А ну-ка, бабуля, чеши отсюда по тропинке, и чтобы я тебя здесь больше не видела!
Голос Снежки, словно кнут, пробудил меня из панического мандража бабки. Моргнув пару раз, я уставилась на старую каргу в шубе из лисьих шкур. И вправду лиса, вот как меня развернуло от ее речей?!
Медленно развернувшись к ней, она прищурилась на Снежку.
— Звериное отродье ты. — вроде как оскорбила или уточнила она, я не поняла, — А тебя вот твоя судьба...
— Оставь мою судьбу мне, старая пьявка, и убери-ка свои кости с моего пути.
Холод сочился бурным потоком от Снежки. И все же, старушка прокумекала, что седая целительница не шутит. Плюнула досадливо на пол и пошаркала на выход. Правда, в конце бросив злобное Снежке в спину.
— Ну ничего-ничего, и на тебя, белая, свой палач найдется. В волчьей шкуре. Крепкий воин с лютым норовом, посмотрим, как ты с ним запоешь...
Ушла старушка, а с ней и этот гнилой запах падальщины.
— Снеж, я ж...
— Ну слушай ее, Наталка. — девушка шагнула вперед и приобняла меня за плечи, — Да не в своем уме бабка. Еще и спугнуть нас решила, раз мы не побежали к ней за гаданием. Выбрось все дурное с головы. Давай работать, Наталка, рассвет скоро, а у нас все настоики кончились.
Да только мой жалкий писк заставил седоволосую растерянно замереть ко мне спиной.
— Снеж, война ведь кончится, да?
Уверенно проговорила она, только отчего-то платок свой уронила.
— Конечно, кончится.
Нагнулась за ним, волосы повязала. И снова принялась копошиться в травах.
— И мы домой к мамкам вернемся?
— Ага, вернемся.
— И замуж выскочим?
— За самых хозяйственых и годных мужиков.
— А детишек нарожаем?
— Я мальчишек, ты девчонок.
Легкая улыбка с горечью пополам озарило мое лицо.
— Ну нет. Я тоже сына хочу.
— Тогда поровну. И тебе, и мне.
Хмыкнула она на серьезе в ответ.
— Но мы же еще увидимся после этого?
— Ко...
Ответ Снежки утонул в больном стоне проснувшихся раненных.
* (имеется в виду, поливали водой, словно растение, и выросла высокой, старая присказка).
Глава 1
2 весны спустя
— Так эта дочь Поляли? Та, что с фронта вернулась недавече?
— Ага, она гулена при казарме воеводы. Хоть бы озолотил кто ее за то, что их подстилки грела. А то вернулась до дому без гроша в кармане!
— Так поговаривают, целительница она, нет? Посему и забрали?!
— Да ты чего, дурная что ли? За одним делом их туда отправили! Всем ясно, мужиков ублажать! Ой, Поляли жалко, это такой позор! Ой, такой позор...
Нож прошел мимо руки, и лезвие полоснуло по руке. Всем не объяснишь, не докажешь, раз народ так хочет в это верить.
У меня даже душа перестала за несправедливость эту болеть. Будто умерло что-то в груди. Хотя все там умерло еще прошлой осенью, когда погибли мои девчонки.
Снежинка.
Яринка.
Марфа.
Стешка.
Воевода их убил, зарезал за то, что мы посмели спрятать Стешку и Марфу и помешали его грязным делишкам. Одна я с Матришей осталась.
Как вспомню заляпанный кровью шатер девчонок, сердце в груди бухает, словно большим камнем, упавшим на дно колодца. И волкадаки те их не спасли, в ушах порой еще раздается голос того чернявого воина, которого Снежинка выходила: «Убил, дабы не свидетельствовали против него».
Ох, если бы не Матриша, я бы, наверное, так бы и замерла там каменной статуей. От горя даже голоса лишилась. Это она меня силком в лес утащила. Мы бежали. Долго бежали. Потом нарвались на княжеский конвой, всё им рассказали. И лишь узрев голову воеводы в телеге, я отомщенно выдохнула. Мразь, он это заслужил.
Лишь тогда мы с
