Черноокая печаль - Зарина Солнцева
— Да я быстренько к раненым сбегаю, Матриша там одна. Вдруг ей помощь нужна, а мы все здесь.
Снежка согласно кивает головой и уже хочет сползти с лежанки, да бы пойти со мной, но я машу ей рукой, призывая остаться.
— Сиди, сестрица, и не мельтеши. Там и меня будет достаточно. Если что, позову.
Чую на себе пронзительный взгляд белесных очей гадалки. И будто сбегая от них, тяну на себя дубовую дверь и поспешно убегаю на улицу.
А там самая настоящая вьюга. Намело снега такого, что мы плотно осели тут. Благо хоть воевода додумался осесть в селении. Тут и дома старые, и дровами хозяева запаслись. Представлю на миг, что было бы при такой вьюге, будь мы в шатре под открытым небом, и всё внутри холодеет.
Для раненых нам выдали два больших дома. Хозяева сбежали еще когда началась война, а сами стены неплохо так сохранились. Крыша у одного, правда, протекала, но мужики вроде как подлатали. Печку почистили, затопили хорошенько. И жизнь заплесала веселее.
В одном доме расположили "чистых" , тех у кого раны не смертельные и не тяжелые. Они по правде сами за собой ухаживать могут. Только снадобья им нести надо, да повязки менять, что бы никакая зараза не попала. В таких случаях одно лекарство лучшее всех - отдых и сон.
А вот во втором , тяжелых раненых устроили. Там же за ними присматривала Матриша. Зайдя внутри , я словно лесной зверь стрехнула обелевший от снега мех дубленки.
Тихое сопение внутри намекнуло , что все спят. День был тяжелым, а для многих из них мог быть и последним. Аккуратно стрехнула валенки от снега и устроила их сушиться на печи, туда же развесила и шаль и дубленку.
Раскрасневшая с мороза двинулась внутри избы на робкий свет от свечи. Там была Матриша. Самая старшая наша боевая подруга. Мудрая как и Снежка. Да опытная. И пусть вначале она мне показалась холодной и черствой, сейчас я так к ней сердцем припала, что не отодрать.
Уставшая и помятая, она усаживалась на низкий стульчик возле одной лавки напротив раненого молодца. Ладонь целительницы покоилась на его животе поверх окровавленной повязки. Рана у него тяжкая. Нехорошая.
— Чего ж ты пришла? — устало молвила женщина с легким фырчанием в конце. — Гадать раздумала?
— А мне без тебя вдруг так тоскливо стало, что не утерпела там. Сюда прибежала.
Съехидничала я, и Матриша улыбнулась краем полных губ. Если поглядеть на нее, так красивая молодая баба, да только она всегда стороница своей красоты, проклятьем что ли считает.
Эх, мне бы ее утонченные уста и женственные формы. А то я худая как щепка и высокая как ели.
— Ну что тут у вас?
Отпустилась я на колени рядом, глянув на беспокойно метавшегося во сне молодца. Светловолосый, наверное, мой ровесник. Вот пушок под носом расцвел, скоро мужчиной станет... если доживет.
— Дурная у него рана. — ощетинилась Матриша, подкармливая разорванную плоть своей энергией. — Зря его Снежинка с Нави достала. Только помучается он тут у нас. Все равно ведь помрет.
— Не говори так.
Строго шикнула на нее и быстро глянула на спящее лицо юнца. Будто он мог услышать.
— Мы его только мучим.
Устало фыркнула Матриша, и я недовольно поджала губы. В этом была их вечная борьба со Снежинкой. Матриша, как более опытный целитель, никогда не совалась в Навь, дабы доставать почти усопших. Тяжело раненых она с почестями и безболезненно оставляла вздохнуть последний глоток воздуха да уйти тихо к прадедам. Это было по-человечески.
А вот Снежа с упорством барана, не иначе, держала каждого. Зачастую в урон себе, но она бралась за каждого раненого. Да, без смертей не обходилось. Но и нередко чудесным образом вчерашние «мертвецы» выживали.
И дело было отнюдь не в битве за главенство. Они обе были хорошими целительницами и травницами. Опытными, кем не были половина из нас. Но каждая из них видела мир по-своему. И я, чего уж греха таить, всегда была на стороне Снежки.
— Если доживет до рассвета, то, считай, спасен, да только слаб. Он сил нет даже дышать.
Заметила Матриша, и я отошла чуть в сторону около головы юнца. Закатала широкие рукава вязанного платья и опустила на горячий лоб.
— Доживет. Правда, браток? Давай уж постарайся.
С привычной улыбкой проговорила ему. А потом бросила целительнице, прикрыв глаза:
— Отпускай его, я попробую привязать к себе.
— Отпускаю.
Шепнула она, и я уловила нить его уходящей души. Надежно привязала к себе.
Не была я сильна в травничестве, как Яринка, или в целительстве ран, как Марфа и Стешка. Умела, что умела, но то блекло по сравнению с девчатами. И нет, не зависть меня корежила, а чувство бездарности. Но Матриша быстро заметила во мне другой дар. Слабый душевный резервуар с энергией не способствовал вливать жизнь в других, но помогал легко ощущать тело раненых и их разум.
Матриша и Снежа это быстро заметили. А вскоре нашли этому применение. Мне и Яринке. Мы могли на время убрать боль у раненого, вытаскивать его из сна или, наоборот, утащить в мир грёз. Успокоить или встряхнуть душу, чтобы сердце не останавливалось.
И если Марфа, будучи вздушницей, заставляла сердце человека биться, как она хочет, то я его убеждала своим голосом. Как несмешливое дитя.
Матриша когда-то обмолвилась, что, возможно, в моем роду наследили русалки, впридачу с целительским даром, доставшимся от деда, получилось то, что получилось. Я лишь рассмеялась.
Брехня всё это про русалок.
Вот и сейчас, накрыв горячий потный лоб ладонью, затаила дыхание и двинулась в чёрный омут, дабы отыскать его сознание.
— "Тебе не больно."
Шепнула я и содрогнулась от отчаянного вопроса в голове.
— "Я уйду к отцу?"
— "Рано ещё. Я держу."
— "Ты только не отпускай."
— "Держу."
Душевные нити и те, что связывают разум, очень легко порвать. Оттого нужна сильная концентрация. И чтобы никто не мешал. Незаметно для меня Матриша отошла к другому раненому, а потом и вовсе, сжавшись клубочком у печи, уснула.
А я продолжила держать его и уговаривать сердце юноши не останавливаться. Потому что не больно. Боль всего лишь мираж. Она пройдёт. И всё будет хорошо. Дотерпи ты, миленький, до утра, молю.
Когда сумерки начали сгущаться
