Вечное (СИ) - Мара Вересень
— Что тут непонятного? — я пожала плечами. — У вашего Палкена под резинкой штанов было полно флаконов от энергетика. Штук десять и практически все пустые, на мое счастье.
Моя макушка, стукнутая посыпавшимся с Ельки добром, заныла. А тот единственный полный флакончик, пойманный мной, как раз и помог (ну, почти) преодолеть полосу препятствий на полигоне. Эффект от него был едва не вдвое сильнее, чем у того, что нам на смену выдают, но и момент прекращения действия ощущался вдвое сокрушительнее.
— О! — обрадовался Став, — так это самоварщик! Его как отпустит, сразу в отдел по контролю за оборотом сильнодействующих веществ сдать и путь ведьмы с ним сами разбираются.
— Отлично. Всем спасибо. Я домой, — резюмировала я.
— А работать кто будет?
— Стажер пусть работает. Этот, с перьями. Я спать хочу и вообще у меня дети мать не видели сутки уже. Он мои ночные на весь остаток месяца себе взял если что. И спокойной ночи.
А чтоб не успели остановить — призвала тьму и слилась гранью под завывания охранной системы здания, среагировавшей на мой уход, как на попытку проникновения на стратегически важный объект.
3
В доме стояла тишина. Просилось добавить мертвая, но это был все же ведьмачий дом, несмотря на магическую ориентацию в нем живущих, так что…
— Уо-о-о-у-у-у, — раздалось из кухни песнью скорби.
Живот подвыл, я заглянула в обитель хлебов.
Копать сидел в центре стола, распихав по краям солонки-конфетницы и задрав морду к люстре, выл на сидящего там, тоже в центре, на самой шишечке, серебристого паука. Мое появление было отмечено поворотом уха, и песня продолжилась. Аппетиту и принятию пищи это не мешало — места на столе было достаточно, поэтому я позволила тварям продолжить общение.
Есть — было. Значит вчера приходила Годица. Когда не приходила, меня по возвращении с ночной мог ждать подгорело-недопеченный омлет, мило кривой бутерброд или вполне сносная каша, или ничего, если малолетние, но вполне самостоятельные кулинары вполне самостоятельно проспали. Или что вечером в мое отсутствие являлся магистр-тьма-Холин. Этот любил и умел проводить инспекцию на кухне.
— Кх! Кх! Мке-ке-ке!
У меня едва суп носом не пошел. Ложка вывернулась из рук, я вскочила, перехватывая табуретку за ногу, готовая вломить. Но звуки парующихся гулей шли из кота.
— М-м-мо-у-у. К-к-к-кек.
Вряд ли Копать мог заглотнуть живьем двух разнополых падальщиков и им внутри так понравилось, что они принялись амуры разводить, но я вняла оригинальному предупреждению и пристально взглянула на паука. Паук смутился, забежал на невидимую мне часть шишечки, Копать засопел и задергал задом, перетаптываясь и чуть пригибаясь. Я выпустила темную ленту, чтобы сцапать членистоногое на люстре, но паук не сцапался, он свалился. Блеснули алые звезды в кошачьих глазах, мелькнули белые клыки, раздался хруп и воцарилась благодать.
Шерстистая зараза подошла, понюхала суп в тарелке, скривилась, мазнула мне кончиком хвоста по носу и упала со стола. Туц в четыре лапы, который был точно слышен даже у входной двери, сложно назвать спрыгиванием. Животное весом в условные 5–6 кило не могло по всем законам издавать такой звук при спрыгивании, но издавало. А еще жрало в три горла. И вопило. И растворялось в воздухе со скоростью звука, или так же возникало. Но дети любили Копатя, а Копать любил их. И меня иногда. Без особой взаимности. У нас было деловое соглашение.
Дальше по плану было спать. Пробралась к подходу на верх с подлестничной стороны, но напрасно. Дверь в бывший кабинет папы и почти бывший Холина была открыта широко, так что с первых ступенек лестницы хорошо просматривался край стола с внушительным пакетом из информатория, где я спустила бездную прорву денег на просчет и визуализацию модели своей теории, описанной в благополучно сожженной магистерской. Видеть результаты труда было все равно, как я впервые увидела Марека в боевой форме — сладостный ужас.
И что делаю я, когда меня ждут великие свершения и академические высоты? Я говорю им — не сегодня.
Говорила я это уже порядочно времени, всегда закрывала дверь, но дверь все равно оказывалась открытой. Настырная слава не давала покоя, как ежеквартальный “темный сбор”. Такой специальный налог для практикующих темных, откуда в основном и выплачивались усмиряющие и примирительные, если некромант, к примеру, гоняясь за чьим-то беспокойным дедушкой, побеспокоил попавшийся на пути палисадник, магмобиль, веранду, дом… Насколько я знала, каждый уважающий себя темный всячески увиливал от уплаты в надежде на “а вдруг” до крайнего срока. И почти у каждого был свой коэффициент разрушительности.
Здесь скорбно помолчим.
И спать. Нет, сразу кабинет закрыть, а потом — спа-а-ать.
* * *
Спалось сладко, снилось интересно, просыпалось интригующе, если учесть, что именно снилось. И тут верхние 90+ прижали, в шею заурчали, ухо осыпали поцелуями и нежно прикусили мочку.
— Ма-а-ар… Ты, животное, что ты тут?.. Копать! Мать твою кошку! Фу, слюнявое чудовище…
Оттерев о подушку кошачьи нежности, в состоянии “ы-ы-ы”, набросила халат и, не заморачиваясь поиском тапок, пошлепала наружу, где ощущалась какая-то родственная активность. Проспала я часов пять, значит оба дитяти тьмы уже явились из школы и, судя по запахам, что-то сожгли на кухне.
Глаза открылись ближе к середине лестницы и открылись широко. Посреди холла, друг напротив друга, многозначительно растопырив полы плащей — короткий экстремально розовый и длинный проникновенно черный — стояли дочь и стажер с перьями. Причем ракурс и у меня, и у них был такой, что мне было совсем не видно то, что было видно им.
Но глаза все равно протереть хотелось, а мысли — прополоскать.
— А что тут происходит?
— Мы с Каем друг другу показали, — вдруг заговорила дочь, чем окончательно меня шокировала.
— Чего? Что показали?
— Хиих… Бусинки. Я ему свои бусинки, он мне свою.
— Чего? — я нащупала рядышком с собой перила, прислонила туловище и принялась тихонько сползать.
— Ма-а… Мастер Холин… Ну… Вот! — нашёлся стажёр и, оттянув витой шнурок, поднял вверх болтающуюся на нем красную
