Развод. Вернуть графиню - Агата Северина
За почти двадцать один год жизни она не могла припомнить ни одной такой холодной зимы. Земля покрылась толстым слоем снега за считанные дни, небо стало свинцовым, и даже сам воздух казался острым на вкус.
А Мюриэль казалась себе такой же ледяной, как сосульки, свисающие с крыши.
Сделав еще глоток чая, она развернула газету и открыла ее на третьей странице — на колонке светской хроники. Балы, театральные постановки, благотворительные обеда, свадьба ее старшей сестры…
Когда-то Мюриэль мечтала стать частью того блистательного лондонского мира. Наивно полагала, что, выйдя замуж за одного из самых завидных женихов Британии, ее ждет насыщенная, сверкающая жизнь.
Но реальность оказалась жестока, и теперь она была не более, чем наблюдательницей. Скучной и уставшей. Всегда очень уставшей.
Прошло два года с их первого поцелуя. Почти год со свадьбы. Полгода с тех пор, как отец Малкольма умер, а сам он стал графом. И ничего из этого не радовало Мюриэль.
Какой толк в красавце-муже, когда он с тобой не разговаривает? А этот проклятый титул и вовсе стал ярмом на ее шее.
Прилив раздражения поднялся в ней, угрожая наводнением. Даже сейчас, когда вот-вот наступит Рождество, ее муж мчится в Лондон, чтобы сделать черт знает что Бог знает с кем.
Она предполагала, что у него там любовница. В конце концов, все приличные джентльмены держат любовниц именно в Лондоне.
Ну, надо отдать Малкольму должное — он хотя бы имел совесть делать всё тайно, ведь имя Мюриэль всё еще не полощут в той самой газете, которую она держала в руке. Небольшая милость, но не способная уменьшить боль в ее груди.
Боль, причиненную человеком, который обещал подарить ей весь мир… а потом оставил ее жить в нем одну.
Кэти зашла в гостиную с тарелкой в руках.
— Спасибо, — пробормотала Мюриэль.
— Сейчас вернусь с накидкой, госпожа.
Когда служанка ушла, она вяло потыкала приборами в яйца и толстый кусок бекона, откусив один-единственный кусочек от своего унылого завтрака.
Аппетит покинул ее так же, как Малкольм. Когда сестры в последний раз ее видели, то наперебой причитали, как же сильно она похудела. Не то чтобы ей было до этого дело теперь… Всё, что ее беспокоило — придется снова ушивать платья, чтобы они не свисали с ее и без того стройной фигуры.
Чтобы заглушить хотя бы часть своих тягостных мыслей, она снова устремила взгляд в газету. А там, — сразу после абзаца, посвященного скандальному браку ее старшей сестры с виконтом Рочфордом, — перемывали кости не кому-нибудь, а принцу-регенту.
«…Его Высочество снова высказал желание аннулировать брак с принцессой Каролиной! Он называл этот союз величайшей ошибкой…»
Как забавно, что у Мюриэль есть что-то общее с самим принцем-регентом.
Ошибка — вот чем был ее брак. Всего лишь глупая ошибка, порожденная юностью, страстью и одним несчастным поцелуем, украденным в тени.
То, что начиналось, как пламя, быстро остыло и теперь тлело, как оставленный без присмотра очаг.
И самое ужасное, что это была ее вина. Кого ей еще винить? Она позволила себе поверить в сказку, но вместо того, чтобы превратиться в принцессу и ускакать в закат в объятиях прекрасного принца, она стала лишь птицей в позолоченной клетке.
Птицей, чью песню принц не желает слушать.
И как теперь всё исправить? Ей было противно от мысли, что именно так она и проведет всю оставшуюся жизнь.
Ее взгляд снова скользнул по строчкам, будто они манили, притягивали ее к себе.
«…Его Высочество высказал желание аннулировать брак…»
Что-то странное, болезненно-теплое шевельнулось в ее груди. Возможно, это надежда?
«…аннулировать брак…»
Мюриэль отложила газету и подняла вилку, чтобы снова потыкать бекон. Нет, она не могла заставить себя съесть еще хотя бы один кусочек.
Вместо этого, сжимая чашку в руке, чтобы согреть ледяные пальцы, она поднялась со стула и подошла к окну. Взглянула на заснеженную дорогу…
…и начала думать о том, как именно ей себя спасти.
Глава 2
Малкольм расплатился за покупку и сунул небольшой сверток себе под мышку. Его камердинер открыл дверь, и они вместе вышли на оживленный лондонский тротуар, при этом чуть не врезавшись в торговца, продававшего серебряные колокольчики и другие безделушки.
Рядом дети бросали друг в друга снежки, и один из снарядов попал в Макольма. Тот напрягся, раздраженно фыркнув. Ну вот, теперь Джонсону придется еще тщательнее чистить его пальто…
Он мог только предполагать, каким суровым стало его лицо, но дети тут же разбежались, как мыши с тонущего корабля.
Малкольм хотел было продолжить путь, но мимо проехали сани, а в его сознание ворвался голос старушки, собиравшей деньги для детского приюта. Женщина раздавала всем, кто кинет монету ей в корзину, веточки омелы, перевязанные красными лентами.
Суета, кругом суета…
Мэл глубоко вдохнул в себя морозный декабрьский воздух. Не то чтобы ему всё это не нравилось, но… Вообще-то, когда-то он искренне любил Рождество. Его самыми теплыми воспоминаниями из детства были как раз такие вылазки в Лондон вместе с отцом — когда вокруг каждого столба были обмотаны вечнозеленые ветви, окна лавок украшали праздничные венки, а запах сосны был такой густой, что пропитывал даже одежду…
Вот только Малкольм давно уже не ребенок. Он граф, черт возьми! У него есть куча дел и море ответственности, и он не мог позволить себе тратить время на глупости.
— Мне отнести это в карету, милорд? — спросил камердинер, кивнув на сверток.
— А? Что?
Мэл растеряно похлопал себя по карманам и достал пару шиллингов, которые тут же отправились в корзину старушки с омелами.
— Ваша покупка, — уточнил камердинер. — Мне отнести ее в карету?
Джонсон протянул руку, чтобы принять поклажу.
— Да, пожалуй… — пробормотал Мэл.
— Сэр!
Камердинер и Малкольм одновременно вздрогнули и обернулись. К ним подлетела старушка.
— Сэр, вы забыли омелу!
Мэл уставился на нее, как на сумасшедшую, а через мгновение у него вырвался еще один раздраженный вздох. Он прикрыл глаза, отчаянно пытаясь найти в себе силы остаться вежливым.
Так…
Бои снежками были забавными, пока он сам не находился на линии огня. Звенящие сани были транспортом, достойным восхищения, а венки на окнах приятно пахли, хоть и не служили никакой цели, кроме как быть красивыми… Но омела? Серьезно? Уж без омелы-то он точно мог обойтись.
— Нет, я не забыл, — ответил он как можно сдержаннее. — Мне
