Развод. Вернуть графиню (СИ) - Северина Агата

Развод. Вернуть графиню

Пролог

Лондон, сентябрь 1815 года

В бальном зале становилось невыносимо жарко, но Мюриэль уже не понимала, от чего. Дело в танцах? В близости тел? Или в любопытных и сладострастных взглядах, которые мужчины бросали на нее и ее сестер?

Она готова была поспорить, что всё дело во взглядах.

И это вовсе не тщеславие, им Мюриэль никогда не страдала. Просто она точно знала, что они смотрят. Ведь они не могли не смотреть, не так ли?

За этим отец и привел их сюда сегодня, чтобы на них все смотрели. Граф Дорсет не молодел, но прежде, чем отдать душу Господу, он задался целью выдать замуж всех пятерых своих хорошеньких дочерей.

Вот причина, по которой они покинули уютное поместье в Эссексе, нарядные и блестящие, как рождественские елки. Они прибыли на прием к лорду и леди Харингтон с одной-единственной целью — выбрать себе кого-нибудь поприятнее.

О да, граф Дорсет не был из тех, кто стал бы принуждать дочерей к замужеству силой. И всё же он будет разочарован, если кто-нибудь из них останется старой девой. А Мюриэль не привыкла разочаровывать отца.

К тому же, ей и правда хотелось замуж. Ведь тогда она сможет чаще бывать на приемах вроде этого! О, ей это очень нравилось — все эти танцы, смех, шелест юбок и звон бокалов… Гораздо лучше, чем тихая жизнь в их загородном поместье.

Единственное, что ей не нравилось — это жара, царившая в зале. Духота. А еще она терпеть не могла, когда любезные джентльмены не ценили ее усилий. Для кого она наряжалась?

Ее новое платье отливало золотом в пляшущем свете огней, а атлас и шифон ниспадали вниз по изгибам лифа и бедер. Волосы насыщенного медового цвета, усыпанные янтарными лентами, были собраны высоко на макушке в самую модную из причесок.

Мюриэль точно знала, что была хороша. И что она сияла в отблесках люстр, как какая-нибудь фея — всё благодаря порошку из талька, свинцовой пыли и каолиновой глины, от которого наутро будет ужасно болеть голова. Но эффект был слишком прекрасным, чтобы от него отказываться.

Так почему же он не смотрит? Может, потому что он — самодовольный и напыщенный болван?

На самом деле ее игнорировали двое. Но до первого, — виконта Рочфорда, — Мюриэль не было никакого дела. По двум причинам. Во-первых, он был бывшим женихом ее сестры, и все его взгляды предназначались исключительно ей. А во-вторых, эти взгляды были нечеткими и размытыми, ведь виконт вливал в себя столько игристого, будто задался целью опустошить хозяйские запасы.

А вот его приятель вел себя куда сдержаннее. Пил куда меньше. Малкольм Одли, сын графа Кендала, стоял у стены рядом с виконтом, и его серые глаза блуждали по залу. Но вечер был в самом разгаре, а эти глаза ни разу так и не задержались на Мюриэль.

Она еле слышно фыркнула и отвернулась. Ну и пусть он не смотрит! Он ей всё равно никогда не нравился. Кому этот Малкольм вообще может понравиться?

Они с ним были представлены год назад, и уже тогда его высокомерие и полное отсутствие чувства юмора поставили его на последние место в списке ее потенциальных женихов.

А ведь Мюриэль была очень мила — она искренне ему улыбалась и похвалила цвет его жилета. Но он — тщеславный и холодный, прямо как сегодня, — отмахнулся от нее, будто она была не дочерью графа, а надоедливой мухой.

Нет. Она твердо решила, что не будет придавать значения оценке Малкольма Одли. С какой, собственно, стати? Его пренебрежение было очевидным, а Мюриэль и так уже посвятила ему слишком много мыслей.

Она призвала на помощь свою самую очаровательную улыбку и пошла завоевывать взгляды более достойных мужчин. Но после двух вальсов, одного менуэта и череды бессмысленных разговоров это стало невыносимо — слишком уж было жарко.

Ей нужна была передышка.

Улучив момент, когда это будет уместно, Мюриэль извинилась и вырвалась на террасу. Каменная платформа высотой в два этажа была закреплена башенками с обеих сторон и лестницей посередине, ведущей вниз, в спящий осенний сад.

Фонари создавали иллюзию света и в то же время обеспечивали приватность всем, кто хотел бы поговорить тихо, вдали от хаоса бального зала.

Впрочем, сейчас желающих не было. Мюриэль осталась одна, совершенно одна. Вытащив веер из ридикюля, обвязанного вокруг талии, она прижалась к стене и закрыла глаза, обмахивая пылающие щеки.

— Вы выбрали отличное место, — раздался из темноты мужской голос. — Как думаете, долго мы сможем прятаться, прежде чем наше отсутствие заметят?

Мюриэль вздрогнула и уронила веер. Мужчина тут же выскочил из полумрака и поднял веер раньше, чем она успела опомниться. Высокий, широкоплечий, черноволосый… Со скрытой силой и тигриным изяществом в каждом движении, он улыбнулся ей одними уголками губ.

Он протянул ей веер, но Мюриэль не спешила его принимать. Она просто стояла и смотрела на мужчину во все глаза.

Малкольм.

Малкольм Одли вышел за ней из зала? Или это всего лишь случайность, что он оказался рядом? Но что тогда значили его слова?

Она всё-таки забрала веер, но осторожно, как если бы принимала дар из рук самого дьявола. Когда их пальцы соприкоснулись, ей показалось, что в нее ударили сотни крошечных молний. А внутри стало тепло, будто она проглотила кусок горячего угля.

— Я… — начала Мюриэль, внезапно не зная, как продолжить.

Ей не нравилась эта растерянность. Что за чушь? Она — леди Мюриэль Буршье, дочь графа Дорсета, и она не должна краснеть и заикаться перед кем бы то ни было, пусть даже и перед Малкольмом Одли.

Она постаралась придать себе строгий вид. Что он там сказал? Как долго они смогут прятаться? Да что он о себе возомнил!

— Полагаю, что двух людей на террасе обнаружить легче, чем одного, а это значит, что может разразиться скандал, если нас застанут вместе. Не так ли, милорд…

— Малкольм. Зовите меня Малкольм, леди Мюриэль. А еще лучше просто Мэл.

Он снова сверкнул улыбкой, слегка мальчишеской и небрежной, а у нее чуть не подкосились колени.

Но что он делает? Просто играет с ней?

Мюриэль приподняла бровь.

— Вы помните мое имя, лорд Одли? — она навязала ему формальности, которых он хотел избежать. — Это странно, учитывая, что наша последняя встреча была такой… мимолетной.

И всё же эта встреча осталась в ее памяти, хоть она и не вполне понимала, почему…

— Мимолетной? — переспросил он, и его голос звучал чарующе низко, с хрипотцой, которая грозила ее погубить.

Он склонил голову набок, не отрывая взгляда от Мюриэль. Одна непослушная прядь упала ему на лоб, и в ней проснулась странная потребность пригладить сбившийся локон. Как странно…

— Чрезвычайно мимолетной, милорд…

— Малкольм, я настаиваю.

— Чрезвычайно мимолетной, милорд Одли, — повторила Мюриэль. Ее пульс участился. — Тогда я находилась вне вашего внимания, и не вижу причин, по которым это могло бы измениться сейчас.

Она закрыла веер и вернула его в ридикюль.

— Не хочу показаться, грубой, милорд, но…

— Думаю, что хотите.

Мюриэль подняла на него удивленный глаза.

— Прошу прощения?

— Думаю, вы хотите показаться грубой, миледи.

Он резко сократил расстояние между ними, стирая границы приличий. Вытянул руку и уперся ладонью в стену, прямо рядом с ее головой, замыкая весь мир на себе. Его голос понизился до хриплого шепота, а слова скользили, как бархат по обнаженной коже.

— Я думаю, вы вышли сюда, чтобы хотя бы на секунду позволить себе не улыбаться, леди Мюриэль. Не делать вид, что вам интересно происходящее там безумие. Вы хотели просто побыть в одиночестве, подышать, не так ли? И мне почти стыдно, что я разрушил этот момент, но, видите ли, наши желания совпадают.

Мюриэль смотрела на него, почти не моргая. Что он мог о ее желаниях? Она и сама не вполне их осознавала.

На долгую секунду у нее не осталось никаких мыслей, только чувства. Ощущение дрожи по телу. Серые глаза впивались в нее, будто пытаясь заглянуть ей в душу. Как он мог раскрыть тайны, которые она скрывала даже от самой себя?