Рапунцель: принцесса без башни - Надежда Николаевна Мамаева
– Возьми книгу на полке. Она толстая, невысокая и на корешке гравировка в виде лилии…
Я с готовностью подхватилась с кресла. Подошла к шкафу, достала из него нужный фолиант и вернулась.
– Вот эта, – произнесла я, протягивая свою находку Сычу и делая шаг. Единственный, разделявший нас.
И нужно было мне именно в этот момент запнуться. О половицу. Которая еще миг назад была вроде бы абсолютно ровной.
Я упала на Ронга. Ухнула прямо в его руки, как в сугроб. И тут же мужские ладони обхватили меня. Бережно. Нежно.
– Не ушиблась? – голос, в котором звучали бархат и хрипотца, обволакивал.
Я не успела осознать все коварство этих интонаций, как в районе солнечного сплетения что-то встрепенулось, всколыхнулось, потянулось… навстречу сильным мужским рукам, губам с привкусом можжевельника и морозной мяты, ко всему Йонронгу Веймору, будь он неладен и так демонски соблазнителен.
Я подалась вперед. Всем телом. Прогнулась, прижимаясь к магу, который враз стал твердокаменным, особенно в той части, что ниже пряжки ремня.
«Что ты творишь?!» – возопили остатки здравого смысла. Но я предпочла их не услышать.
В бездну все правильные решения. И как будет лучше потом. Я хочу, чтобы мне стало хорошо сейчас. А без одного Сыча это просто решительно невозможно.
– Пуни… – голос, срывающийся. Хриплый. Мучительный. – Я не хочу, чтобы ты завтра пожалела о своем порыве.
– Пожалею, – честно призналась я. – Обязательно. Но если ты сейчас остановишься, я пожалею еще больше!
И послала в пекло все свои принципы, воспитание, сомнения и страхи. Пусть будет эта ночь. Или две. Или три. А потом я обязательно уйду. Сама. Гордо. И унесу с собой эти воспоминания о тяжелых мужских руках, что легли на мои бедра, о ладонях, что сжимали ткань панталон, оставляя под ней следы на коже, о губах, прикусивших мочку моего уха.
О них – особенно. Потому что меня от этого простого касания прошила молния, и сила растеклась по венам, выжигая остатки сомнений и здравого смысла.
– Ты – мой свет и моя тьма, – выдохнул Ронг. – Моя ведьма, скажи. Ты хочешь быть моей?
– Что? – выдохнула я, плавясь от желания воском, и, уже ничего не соображая.
Этот невозможный мужчина сейчас требовал от меня почти невозможного: говорить! В такой момент!
– Ты хочешь быть моей? Сейчас и всегда?
– Да! – выдохнула я, кажется, готовая согласиться на все, лишь бы Ронг продолжил. Целовать. Ласкать. Обнимать…
– А ты? Спроси меня тоже… – не унимался этот маг, которого я даже укусила! Какие слова, когда нужно действовать?
Хотя, чего греха таить, Сыч этим тоже занимался. И активно.
Его руки скользнули под нательную сорочку, обхватили голую талию, отчего я еще сильнее прогнулась в спине, еще ниже опустилась на мужские колени, ощутив под слоями одежды твердость Ронга…
Заерзала нетерпеливо и услышала шумный вдох Сыча, контроль которого вот-вот должен был окончательно рухнуть. Но пока маг держался на своей демоновой железной воле и… если, чтобы она окончательно пала, нужно было всего лишь спросить Ронга о чем-то… о чем, кстати. А о бытии:
– А ты, Ронг, хочешь быть моим? Сейчас и всегда.
– Да, моя ведьма, да… – как-то победно рыкнул Сыч. И все. После этого у него напрочь сорвало краны.
Мужские ладони скользнули еще выше, обхватив полушария, стиснули их, и я тихо ахнула от острого удовольствия. Поцелуй-укус в плечо, с которого съехало расшнурованное платье (и когда это один ушлый маг все успел?), и сумасшествие ласк, когда кожа касается кожи…
А после Ронг продолжил выцеловывать всю меня, которая была не прикрыта одеждой. А последняя быстро сдавала свои позиции.
Впрочем, я тоже решила, что как-то много у одного почти герцога тайн и пора бы его разоблачить. Хотя бы от рубашки.
И едва та оказалась на полу (даже на этот раз целая!), как Сыч начал вытворять со мной что-то просто сумасшедшее. И я отвечала тем же.
Мы словно дорвались наконец друг до друга и были просто не в силах прерваться хоть на миг, какое уж там дойти до кровати.
«Кресло так кресло» – пронеслось в мозгу. Возражений внутреннего голоса не последовало. Он вообще, похоже, забился в самый дальний угол сознания подальше от творившегося разврата. Но какого упоительного!
Тело жгло огнем изнутри, дыхание сбилось, я непроизвольно ритмично подавалась навстречу Ронгу, глаза которого стали абсолютно черными, точно грех. Грех с моим отражением.
Я судорожно сглотнула, когда мужские пальцы через ткань панталон надавили на какую-то чувствительную точку там, где все было влажно от предвкушения.
Застонала. Откинулась. Запрокинув голову и тяжело дыша, видя над собой не потолок, а звезды и…
В этот момент обруч с головы слетел. И боль в затылке, о которой я уже успела забыть, пронзила все тело.
Да так, что я зашипела, а перед глазами поплыли алые круги.
Я покачнулась. Упасть мне не дали руки Сыча. Он обхватил меня, обеспокоенно заглядывая в лицо.
– Зачем ты терпела боль? – рвано выдохнул он. И я увидела, как беспросветная тьма его глаз светлеет, а зрачок… сужается? Но возможно ли это у слепых.
И вместо оправданий я обвиняюще спросила:
– Ты меня видишь?
– Лишь силуэт, – не стал отрицать Сыч, но и сбить себя с толку не позволил. – Сколько уже длится боль? Почему не сказала?
Оправдываться все же пришлось, как и слушать короткую лекцию о том, что с ментальными артефактами не шутят!
А после меня лечили. И несли на руках. Правда, в постель на втором этаже. И снова лечили. Уже эликсирами.
А потом я засыпала. Одна. С жуткой мигренью, но в постели Сыча.
А сам маг отправился на улицу, откуда снова послышался звук, с которым рубят дрова. Кажется, ими дом будет обеспечен на зимы вперед…
«Рапи, ты, конечно, хороша. Первая ночь с мужчиной. И даже не брачная. А у тебя уже голова болит! Обычно этой отговоркой мачехи начинали пользоваться хотя бы спустя пару месяцев супружества…» – с такой мыслью я и уплыла в страну грез.
Глава 10
Сознание возвращалось ко мне нехотя, будто продираясь сквозь толстый слой ваты. Сначала я ощутила тяжесть одеяла, потом запах можжевельника и морозной мяты и непривычную твердость подушки…
Потянулась. По телу разлилась приятная, ленивая истома, перемешанная с легкой ломотой. В памяти всплыли обрывки вчерашнего: жаркие прикосновения, сбивчивое дыхание у самого уха, твердые руки на моей спине и тихий,
