Ведьмин костёр: обожжённые любовью - Татьяна Геннадьевна Абалова
– Пойдем, Ягори, все кончено, – Улада потянула меня за рукав. – Вернемся в покои, а то застынем вконец.
– Расскажи мне о Бажене, – попросила я, когда служанка вновь уложила меня в постель.
Страшная смерть младшей жены князя так повлияла на нас обеих, что мы забыли о несчастье, случившимся с Уладой – о гневе Добронеги и отрезанной косе. Что коса против смерти доведенного до отчаяния человека? Волосы отрастут, а молодую женщину к жизни не вернешь.
– Она появилась в нашем доме в начале весны, – Улада принесла скамеечку и села возле кровати. Рассказ ожидался долгий. – Бажена всегда была тихой. Чуть что ярко краснела. Говорила вполголоса. Князь был нежен с ней. А как радовался, когда узнал, что его молодая жена беременная!
Я встрепенулась. У князя должен был быть еще один ребенок? Но раз его нет, значит, произошло нечто страшное?
– Она родила в середине осени, а не как ожидалось зимой. Ребенок оказался слишком мал и слаб и через день умер. Вот тут–то и пошел слух, что отцом его был вовсе не князь. А потом нашелся человек, который проговорился в трактире, что состоял в любовниках у Бажены. И что встречались они даже тогда, когда она вышла замуж за князя. Хозяин по весне часто уезжал из дома, так что было время, чтобы с чужим мужем снюхаться. А что касаемо крови на простынях после их первой ночи, так поговаривали, что это куриная кровь, которую невеста заранее припасла в склянке. Сама же Бажена клялась, что все чистой воды навет.
– И что? Князь поверил? – я живо представила, как тяжело было отбиваться от вымыслов несчастной, которая не только ослабла после родов, но похоронила ребенка. – Не тряхнул за грудки мужика, что на его жену наговаривал?
– Хотел бы тряхнуть, но мужика того вскоре из реки выловили. Его вдова с детьми убралась из Града сразу после похорон. Но сказывали, что она обосновалась в соседней Калети, где купила большой дом. И по всему выходило, что оказалась она вдруг после смерти мужа при деньгах.
– Ему заплатили за навет, а потом убили, чтобы не отказался от своих слов, – выдохнула я, понимая, какие сети сплели против Бажены. Кому–то не пришлась она ко двору. – Но почему она не кинулась в ноги к князю и не поклялась самым дорогим – жизнью матери, раз была чиста?
– Она после смерти сына никак отойти не могла. Заговаривалась. Сколько раз находили ее на кладбище и домой вели. Босую, растрепанную. Стали отварами отпаивать, и вроде ей полегчало. А она, видишь, что учудила.
– Но князь–то, князь! Неужели не смог распознать, где правда, а где кривда?
– Хотел бы. По первой каждый день приходил к жене, сидел у кровати, жалел. Но та лишь однажды сказала, что не виновата, а потом как воды в рот набрала.
– В себя ушла, – догадалась я.
Я еще маленькая была, когда жила в родительском доме приживалка, которая за раз потеряла мужа и детей. Лодка на реке перевернулась, и все как один сгинули в стремнине. Так она тоже поначалу говорила, плакала и спрашивала, как жить дальше. Потом перестала говорить. Сидела и смотрела в одну точку. Ее даже силком пытались кормить. Но нет, зачахла. Видать, и Бажена от глубокой тоски и несправедливости страдала.
– Так и есть, сначала в себя ушла, а теперь вовсе…. – Улада махнула рукой. – Никто не знал, что у нее в голове. А князь запретил сплетничать. «Она мне жена перед богами. Кто хоть слово против скажет, будет бит и изгнан». Ребенку свое имя дал и похоронил рядом с отцом–матерью. Тоже часто на могилу ходил.
– Получилось заткнуть рты?
– На каждый роток не накинешь платок. Но да, бояться стали, поутихли.
– А того, кто начал навет, нашли? – я сильно подозревала, что к творимому безобразию руку приложила Добронега. Неужели князь не замечает, что той соперницы не нужны? Одна хочет быть княгиней Града.
– Как найти? Это же слухи. Там шепнули, тут повторили, а потом прибавили.
Я покачала головой. А ведь как ни крути, но у вдовы утопленника откуда–то немалые деньги взялись. Наверняка знала она, с кем муж сговорился, поэтому и убежала в другой город. Потянуть бы за эту ниточку и выйти на человека, что обладает большими деньгами и способен закрутить такую карусель.
Ночью князь пришел ко мне. Улада, увидев его в проеме двери, выскользнула из комнаты. Я села, натянув на грудь одеяло.
– Маюсь я, – произнес глухим голосом Олег. – В сердце печет.
Его ладонь с силой смяла рубаху на груди. При одной горящей свече трудно понять, что делается с человеком, но по голосу слышалось – страдает.
Он опустился рядом со мной. Уткнул тяжелую голову в мое плечо.
– Я здесь в тепле сижу, а она в холодном хлеву на соломе лежит. Не уберег я свою голубку. Не уберег… – и неожиданно горько заплакал.
Я сначала растерялась, но потом поняла, что не надо князю мешать. Погладила его по голове. Пусть поплачет. Жжение в груди слезами убирается, а иначе сердце не выдержит.
Как только успокоился, я помогла ему раздеться. Сама не сразу заметила, что стою перед Олегом босая, с распущенными волосами и в широкой ночной рубашке – все, как в моем видении. Только тогда я решила, что уже избавилась от бремени и по доброй воле ложусь с князем в постель. А оказалось, все иначе.
Я притянула к себе голову Олега, из–за чего пришлось встать на цыпочки. Поцеловала сначала в каждый глаз, а потом в губы. Понимала, что сейчас ему эта ласка нужна как утешение. Так мать целует дитя, стараясь его успокоить. Князь, опустошенный горем, даже не попытался ответить.
Проснулись мы с ним в одной постели. И не он меня обнимал, а я руку поперек его груди положила и ногу на его ногу закинула. Уютно мне было спать рядом с ним. Спокойно. Видно, тоже по человеческому теплу
