Марина Рыбицкая - Девять с половиной
В слове «независимость» мужчины обычно пропускают «не». Им так лучше слышно.
Эля
Утро воскресенья началось со звонков по телефону. Сотовый Максима Александровича орал не переставая. Мужчина переключался с линии на линию, не успевая отвечать, темнея лицом и следя за мной злющим взглядом дракона, пока я металась по кухне, готовя завтрак.
– Хорошо, – коротко кидал он в трубку. – Да, завтра могу. Да, в офисе. Нет, ее там не будет. Нет, я не знаю номера ее телефона. – И так до бесконечности.
– Кофе, – поставила я на стол кофейник и развернулась на выход.
– Стоять! – проорал он, отключая телефон.
– Кинологом заделались? – воззрилась я на босса. – Хорошо у вас получается. Наверное, всю ночь тренировались?
– Скажи мне, – не обратил внимания на мой выпад Максим Александрович, – какого черта ты снова влезла в этот балахон?
Я оглядела свое безразмерное платье, потуже затянула косынку и поправила очки:
– И что вас не устраивает?
– Меня не устраивает, – рявкнул Максим Александрович, проливая кофе мимо чашки, – что ты выглядишь как чучело!
– Это с какой стороны посмотреть, – не согласилась я. – Например, я считаю, что выглядела бы чучелом в вечернем платье и на каблуках около плиты или моя посуду. Кстати, купленные вами вещи сложены в гостевой комнате.
– И что мне с ними делать? – нахмурился он, пытаясь оценить, не издеваюсь ли я над ним.
– Носить? – внесла предложение на рассмотрение.
Босс зарычал странным набором звуков, не классифицирующимся в слова.
– Была неправа! – подняла я ладони в примиряющем жесте. – Каюсь, посыпаю голову пеплом и удаляюсь использовать свой законный выходной.
– Дома сиди! – заорал он, обвариваясь горячим напитком. – Нечего по улицам шляться в таком виде!
– Это НЕ мой дом! – отрезала я, начиная злиться. – У нас договор! Сегодня мой выходной, и я собираюсь отдыхать! Что-то не устраивает? Ищите себе другую экономку! – И сделала шаг на выход.
– Конечно, – язвительно сообщили мне вслед. – После вчерашнего триумфа у тебя появилось много вариантов трудоустройства… в постели!
Я вздрогнула, резко развернулась и влепила боссу пощечину.
– Зависть – плохое чувство, Максим Александрович! Я ухожу! – И заперлась у себя в комнате, складывая вещи.
Так и знала, что все этим кончится! Стоит только побыть собой, как сразу запихивают в жесткие рамки стандарта!
– Эля, – поскребся в дверь босс. Бывший. – Прости. Не знаю, что на меня нашло…
Я распахнула створку и сообщила недогадливому мужчине:
– Взыграл пещерный инстинкт – «мне, мое, хочу, дай». Бамц по маковке дубиной – и за волосы в пещеру, пока еще шевелится. Некоторых и отсутствие у дамы жизнедеятельности не смущает.
Максим Александрович покаянно кивнул, признавая свою вину, и даже постарался не выдать своего раздражения при виде моего любимого маскировочного пуховика и берета с махрушками.
– Пропустите меня, пожалуйста, – повесила я на плечо сумку с вещами. – Скоро отходит автобус, и я не хочу опоздать.
– Куда ты пойдешь? – растерялся он, не ожидая от меня подобной решительности. – Где ты будешь жить?
– Собственно, это не ваше дело, – спокойно сообщила я ему. Хотя уже начинала нервничать. Этот мужчина никак не поддавался моему гипнозу. Вообще не реагировал. Как будто у него иммунитет.
– Собственно, мое, – загородил он мне проход. – Твой паспорт у меня.
– И что? – фыркнула я. – Подам заявление об утере.
– Но ты не снимешь квартиру, – приводил он новые доводы.
– Поживу на вокзале или в хостеле, общежитии для приезжих, – опровергла я его аргумент. – Там не очень дорого.
– Где?!! – взорвался мужчина. – В этом гадючнике?
– Там тоже люди, – сжала я зубы. – И они гораздо порядочнее вас! Если уж им приспичит девушку трахнуть, то прямо сообщат ей об этом, не прибегая к оскорблениям и шантажу.
Максим Александрович болезненно поморщился от моей прямоты и выбора слов.
– Голова болит? – заботливо поинтересовалась я. – Топор для рубки мяса в нижнем ящике слева. Надеюсь, поможет. – И постаралась просочиться наружу.
– Заботливая ты, Эля, – вздохнул Максим Александрович, блокируя мои маневры. – Мне действительно очень жаль, что я сорвался на тебе. – Он потер пострадавшую щеку. – Приношу свои искренние извинения и прошу тебя остаться. Честное слово, постараюсь держать себя в руках.
– Вам бы лучше в руках подержать конкретную часть вашего тела, – посоветовала я, оттаивая. Все же гордость – это хорошо, но иногда опасно для жизни. Особенно если гордость плавно трансформируется в гордыню.
– Сейчас пойду и подержу, – легко согласился босс, протягивая руку. – Мир?
– Мир, – вздохнула я, протягивая свою в ответ и скидывая с плеча сумку.
Зря я расслабилась. Совсем нюх потеряла.
Он мгновенно дернул меня к себе, сорвал милый моему сердцу беретик и растрепал волосы, зарываясь в них ладонью.
– Это уже нечестная игра, – уныло сообщила я, понимая, что горбатого только могила исправит.
– А я и не обещал играть честно, Эля, – хмыкнул Максим Александрович, стягивая с меня очки. – Я лишь обещал не применять к тебе насилия.
– Может, пересмотрим наши договоренности? – наивно поинтересовалась я, чувствуя себя полнейшей дурочкой.
– Поздно, – обрадовал меня Максим Александрович, поднимая мой подбородок. – Я не привык идти на уступки, так же, как и ты. – И коснулся моих губ своими.
Легко, как перышко, скользнул и отпустил, отстраняясь.
– Хочешь в город – возьми машину, – бросил и поспешно ушел.
Я обалдело смотрела ему вслед, пока наверху не зашумела вода. Понятливо хмыкнув, нацепила беретик, сгребла ключи и пошла шляться по улицам.
Слякоть и грязь скрылись под первым снежком, припорошившим улицы. Пронизывающий ветер забирался под одежду, щипая кожу и заставляя дрожать прохожих. Небо, затянутое свинцовыми тучами, грозило разродиться то ли снегом, то ли дождем.
В общем, достаточно мерзкая погода. А я шла по улицам и улыбалась. Потому что сегодня в первый раз за много-много лет моя сущность ответила на прикосновение мужчины правильно. И мужчина не стал этим пользоваться.
В сердце пробуждались робкие лучики надежды, что я сумею пережить это время, пока смысл моей жизни не придет в этот мир и снова не подарит мне маленький кусочек жгучего счастья, чтобы снова уйти и заставить меня искать его. Где же ты, любовь моя?
