Мэгги Стивотер - Жестокие игры

Прижав пальцы к боку чашки, как будто желая их согреть, он спрашивает:

— Это твой пони там, во дворе?

— Лошадь, — поправляю я. — В ней пятнадцать ладоней.

— Она бы выглядела гораздо лучше, если бы ты ее как следует кормила, — сообщает мне Малверн. — Избавь ее от этого жалкого сена, и она наберется сил. И брюхо у нее подтянется.

Конечно, она бы набралась энергии, если бы у меня были зерно и сено получше. И я набралась бы энергии, если бы могла есть что-нибудь кроме бобов и яблочного пирога, но нам обеим придется обойтись тем, что имеется, по одной и той же причине.

Мы пьем чай. Я думаю о Финне, который может вот сейчас вернуться домой и обнаружить Малверна за нашим кухонным столом. Я собираю со стола крошки и строю из них пирамидку за масленкой.

— Значит, ваши родители погибли, — говорит Бенджамин Малверн.

Я со стуком ставлю на стол чашку.

— Мистер Малверн!..

— Я знаю эту историю, — перебивает он меня. — И не собираюсь ее обсуждать. Я хочу знать, что теперь с вами происходит. Как вы трое — вас ведь трое? — справляетесь одни?

Я пытаюсь представить, как бы повели себя в этой ситуации мои родители. Они всегда были безупречно вежливы и замкнуты. Мне удается только одно. И я неловко отвечаю:

— Вполне справляемся. Гэйб работает в гостинице. Мы с Финном тоже прирабатываем. Расписываем всякие мелочи для туристов.

— На чай вам хватает, — говорит Малверн, но его глаза посматривают на дверь кладовой.

Знаю, что он заметил, насколько в ней пусто, когда я брала оттуда масленку.

— Мы вполне справляемся, — повторяю я.

Малверн допивает свой чай — как он умудрился выпить эту жуткую смесь, ни разу не поморщившись, остается за пределами моего понимания, — и складывает руки на столе. Потом он чуть наклоняется в мою сторону, и я чую запах его одеколона.

— Вообще-то я пришел, чтобы вас выселить.

До меня далеко не сразу доходит смысл его слов, но потом я вскакиваю, В голове у меня гудит и бухает в том месте, по которому ударило колено водяной лошади. И я мысленно повторяю слова Малверна.

А он продолжает:

— За этот дом никто не вносил плату уже целый год, вот я и захотел посмотреть, кто здесь живет. Я хотел увидеть твое лицо, когда я это скажу.

Я думаю, что на острове, населенном чудовищами, Малверн — самый страшный из всех монстров. Мне требуется довольно много времени, чтобы заставить язык двигаться.

— Я думала, дом оплачен. Я не знала.

— Это знает Габриэль Конноли, и знает довольно давно, — говорит Малверн.

Его голос звучит совершенно спокойно. Он внимательно наблюдает за моей реакцией. Я просто поверить не могу, что напоила его чаем!

Я смотрю на него и крепко сжимаю губы. Я хочу быть уверенной, что не ляпну чего-нибудь такого, о чем потом пожалею. Но больше всего я потрясена предательством: Гэйб знал, что мы живем на бомбе с запущенным часовым механизмом, и ничего нам не сказал! Наконец я с трудом выговариваю:

— Ну, теперь вы увидели мое лицо. Это именно то, за чем вы явились?

Это звучит как вызов, однако Малверна ничуть не трогает мой тон. Он просто слегка кивает.

— Да. Да, думаю, то. А теперь скажи мне, на что вы с братьями готовы, чтобы сохранить этот дом?

На острове несколько лет назад возникла проблема с собачьими драками. Скучающие пьяные рыбаки натравливали псов друг на друга, и те рвали противников в клочья. Я сейчас чувствую себя одной из тех собак. Малверн швырнул меня в яму, а теперь заглядывает в нее и ждет моих дальнейших действий. Он хочет выяснить, сдамся лия или способна на драку.

Я не желаю доставлять ему удовольствия, он не увидит слабости. Будущее внезапно отчетливо вырисовывается передо мной.

— Дайте мне три недели, — говорю я.

Малверн не расположен ходить вокруг да около.

— До окончания бегов.

Мне хочется понять, считает ли он безумием то, что девчонка вроде меня собралась участвовать в бегах, и не полагает ли он, что нет смысла ждать до конца месяца, ведь денег он все равно не получит, поскольку я или проиграю, или просто буду покойницей.

«Держи своего пони подальше от этого пляжа».

Я коротко киваю.

— Но у тебя нет шансов, — говорит Малверн спокойно, без малейших признаков злорадства. — На этом пони… Почему именно он?

«Это не пони, а лошадь», — мысленно твержу я.

— Кабилл-ушти убили моих родителей. Я не собираюсь позорить их память, скача на одной из водяных лошадей.

Малверн не улыбается, но его брови поднимаются вверх, как будто он обдумывает мои слова.

— Что ж, причина достойная. А это не потому, что никто не дал тебе шанса обзавестись кабилл-ушти?

— Шанс у меня был, — огрызаюсь я. — Но я предпочла им не пользоваться.

Малверн и над этим немножко раздумывает.

— Если выиграешь — это реальные деньги.

— Знаю, — коротко бросаю я.

— И ты действительно ожидаешь, что я отложу выселение, поверив в то, что ты и тот островной пони пересечете линию финиша раньше всех остальных?

Я смотрю на его дурацкую чашку с дурацким чаем в ней. Разве обычный чай не хорош сам по себе? Кто вообще пьет чай с маслом и солью? Никто, кроме скучающих стариков, которые переставляют фигуры на своих островах, как на шахматной доске.

— Думаю, вам любопытно будет посмотреть, что получится. И вы ведь уже ждали двенадцать месяцев.

Малверн отодвигает стул и встает. Он достает из кармана лист бумаги, разворачивает его и кладет на стол.

Это официальный документ. Я узнаю подпись Малверна на нижней части листа. И еще там подпись моего отца. Малверн говорит:

— Я совсем не щедрый человек, Кэт Конноли.

Я молчу. Мы внимательно смотрим друг на друга.

Малверн двумя пальцами подталкивает бумагу через стол ко мне.

— Покажи это своему старшему брату. Я вернусь за договором, когда ты будешь мертва.

Глава семнадцатая

Шон

Все они боятся.

Я сижу в лодке вполоборота, наблюдая за своим подопечным. На черной корме лодки написано белыми буквами: «Черный как море». Следом за мной плывет Фундаментал, гнедой жеребчик, обещающий много и очень много, спортивный конь, которого предполагается продать за многие сотни на материке. Один из тех жеребят, которыми, я уверен, Малверн предполагает соблазнить Джорджа Холли. Шкура Фундаментала потемнела от воды. Через каждые несколько взмахов ногами он фыркает и выплевывает воду, но не выказывает никаких признаков усталости. Лодка и лошадка медленно движутся через озеро в надежно укрытой бухте. Скалы здесь наклоняются внутрь, как будто бухту выкопал между стенами какой-то ребенок, и они отрезают почти весь ветер и почти все волны. Шум мотора отдается от утесов и возвращается ко мне.