Мэгги Стивотер - Жестокие игры
Где-то совсем недалеко громко стонет какой-то мужчина; либо его ударили копытом, либо укусили, либо он оказался сброшенным с седла. Его голос звучит так, словно он не то возмущен, не то удивлен. Неужели его никто не предупредил, что в этом песке живет боль, зарывшись в него, омывшись нашей кровью?
Я смотрю на руки девушки, держащие поводья, на то, как уверенно сидит она в седле. Она умеет скакать, но на Тисби все это умеют.
— Могу поспорить, ты такого никогда не видел, Шон Кендрик, — звучит рядом со мной хриплый голос Горри.
Я смотрю на него достаточно долго, чтобы удостовериться: при нем все та же пегая кобыла, — потом задерживаю взгляд еще на секунду — пусть он видит: я отметил то, что пегая кобыла все еще при нем. Лишь после этого я снова устремляю взгляд в сторону океана. Прямо перед нами возникает клубок дерущихся лошадей, они рычат и бьют копытами, сцепившись, как бешеные коты. Резко звенят колокольчики. Каждая из водяных лошадей на этом пляже рвется к морю, жаждая охоты, погони…
Я снова смотрю на пегую кобылу. Горри обмотал ее поводья медной проволокой, в чем нет никакого проку, хотя и выглядит впечатляюще.
— Она записалась на бега, — сообщает Горри. Он курит, и сигаретой тычет в сторону девушки у линии прибоя. — Вот на этом пони. Так я слышал.
Его сигарета воняет куда хуже, чем ветер. Девушка собирается скакать на этой лошадке? Значит, через неделю она будет мертва.
Пегая кобыла бьет копытом по песку; я вижу, как она уходит из поля моего зрения, слышу, как она скрипит зубами. Уздечка — это ее проклятие, этот остров — ее тюрьма. От нее все еще пахнет гнилью.
— Не могу продать эту кобылу, вот ведь дела, — говорит Горри. — Что скажешь как знаток?
Я не знаю, что ему ответить. Когда торгуешь чудовищами, всегда рискуешь нарваться на что-нибудь такое, слишком чудовищное, чтобы это переварить.
Колокольчики снова звенят, и я отвожу взгляд от прибоя, пытаясь найти источник звука. Это не мои кобылы; это не пегое чудовище. Это просто какая-то из лошадей в общей мешанине, но в звоне слышится нечто особенно настойчивое, взывающее ко мне. На пляже поет опасность, и ветер бросает ее голос на отвесные белые утесы, рождая эхо. На берегу сегодня слишком много всадников, пытающихся самоутвердиться, подготовиться, заставить своих лошадей бежать как можно быстрее… Они еще не поняли, что не самый быстрый победит в день соревнований.
Всего-то и нужно, что оказаться самым быстрым из тех, кто остался.
Внезапно раздается громкий крик, потом — ужасающее визгливое ржание, и я поворачиваюсь на шум как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джимми Блэкуэлл стремительно спрыгивает со спины своего бело-серого жеребца, когда тот бросается в бьющиеся о берег волны. Блэкуэлл едва успевает откатиться с дороги еще двух жутких кобыл. Блэкуэлл достаточно зрел и проворен. Он уже сумел пережить полдюжины Скорпионьих бегов.
— А ты говорил, с моей кобылой будут проблемы! — говорит Горри. И смеется.
Я слушаю, но и наблюдаю при этом. Блэкуэлл все еще уворачивается от взбунтовавшихся кобыл. Это всего лишь мелкая стычка между двумя дикими лошадьми, но у них слишком опасные зубы и копыта… Один из мужчин пытается растащить их, но действует чересчур самоуверенно. Тут же щелкают крупные зубы — и пальцы мужчины исчезают.
Кто-то вскрикивает: «Ох!..» — но это и все. Просто человек ощутил потребность что-то сказать, а сказать-то тут нечего.
Мой взгляд уходит от этой картины к воде, туда, где жеребец Блэкуэлла наполовину скачет, наполовину плывет, и вода под ним кипит белой пеной. Глаза жеребца устремлены на мышастого островного пони и на девушку на его спине.
Я слышу громкий голос, и поначалу мне кажется, что это просто бессвязный крик, но тут же я различаю свое имя.
— Где Кендрик?!
Кажется, кому-то грозит опасность.
Я ставлю сумку на камни, подальше в сторонку, и бросаюсь бежать; пятки мои глубоко вбиваются в песок. Я не могу находиться одновременно в двух местах, а драка на песке мне неподвластна. В волнах прибоя мышастая кобылка, она по грудь в воде, а белый жеребец встает перед ней на дыбы, и его копыта готовы опуститься на девушку. Девушка дергает поводья своей лошадки, сбивая ту с ног, и они обе падают в ледяную воду.
А белый кабилл-ушти, чудовищный тупой Пегас с рассыпающимися в клочья крыльями пены, как раз того и хотел. Он скалит зубы цвета мертвого коралла, и его огромная голова ударяет по голове девушки, показавшейся над водой. Зубы сжимаются на свитере с капюшоном; жеребец вскидывает ноги, готовясь нырнуть. Я уже в воде, мои пальцы сразу немеют от холода, и я плыву к жеребцу по опасным, гибельным волнам, но продвигаюсь с мучительной медлительностью. Девушка под водой старается отступить как можно дальше назад.
Я подбираюсь наконец к пышному хвосту жеребца, расплывшемуся в воде. Я взбираюсь на его спину и, дотянувшись до шеи, хватаюсь за гриву. У меня нет времени на то, чтобы отследить направление вен жеребца железным стержнем или развернуть его против часовой стрелки. И уж конечно, я не успеваю ничего нашептать ему на ухо. У меня есть время только на то, чтобы выхватить из кармана куртки горсть смертельно красных ягод барбариса и прижать их к раздувшимся ноздрям кабилл-ушти.
Его тяжелые ноги судорожно колотят по воде, и я вижу, как одно из его колен скользит по голове девушки, но мне уже не разобрать, сумела ли она удержаться над водой, потому что жеребец громко храпит, из его ноздрей вокруг красных ягод летят водоросли, слизь, крошки кораллов… и когда он падает в воду и бьется в агонии, мне нужны все силы, чтобы не дать ему увлечь меня под воду вместе с собой.
Пасть жеребца разворачивается в мою сторону, она широко разинута; время как будто останавливается, леденя ужасом, и я отчетливо вижу жесткие волоски на его морде и то, как соленая вода собирается на них бусинками…
У меня перед глазами вспыхивают тысячи разноцветных пятен.
А потом вдруг я снова слышу звуки, ко мне возвращается зрение, и вместе с ним — ощущения; рука девушки выталкивает мою голову наверх, мой нос забит вонючей водой океана… а труп белого кабилл-ушти волны тащат к песку, и грива жеребца плывет по волнам. Мышастая лошадка стоит на берегу и тихо жалобно ржет, глядя на девушку, — это высокий, тревожный звук… Я вижу кровь в воде и кровь на песке — там, где неосторожный мужчина лишился пальцев. С пляжа все еще доносятся голоса, выкликающие мое имя, хотя я и не понимаю, зовут ли они на помощь меня, или на помощь мне. Девушка кашляет, но воду не выплевывает. Она дрожит, хотя взгляд у нее при этом яростный.
Я убил одного из прекрасных, смертельно опасных кабилл-ушти, которых так люблю, и сам чуть не погиб, и мои вены наполнены лихорадочным жаром, но девушке я могу сказать только одно:
