Мэгги Стивотер - Жестокие игры
Обычно я не стал бы радоваться такой простой тренировке во время месяца бегов. Но после странного утра с облегчением позволяю себе немного посидеть спокойно и поразмыслить над недавними событиями. Я до сих пор совершенно не представляю, о чем думает та девушка.
Я смотрю на вход в бухту. Один из наших новых работников, Дэйли, стоит там на страже. Я не могу сейчас следить за тем, не подкрадываются ли к нам кабилл-ушти, потому что меня оглушают шум мотора и громкое дыхание Фундаментала. Но эту бухту легко обезопасить; вход в нее настолько узкий, что достаточно поставить на страже одного человека, и второй может проводить тренировку. Плавание — это вполне щадящее упражнение, которое тем не менее позволяет лошадям набраться сил, поэтому дело стоит риска. В руках у Дэйли дробовик, от которого, конечно, мало проку, но у него есть еще и хорошие легкие, так что я услышу его крик и успею выгнать Фундаментала из воды.
Дэйли перебрался сюда с материка, он молодой и нервный. Но такая нервозность нравится мне больше, чем самоуверенность. Дэйли должен сейчас быть моими глазами, а мои глаза должны быть сосредоточены на узком входе в бухту.
Фундаментал плывет и плывет. Я присутствовал при его рождении, видел, как появилось на свет это существо, все состоявшее из угловатых суставов и огромных глаз. Он плывет и не смотрит на меня. Сам по себе процесс продвижения в воде за лодкой — его единственная цель.
Он сосредоточен. В нем достаточно крови кабилл-ушти, чтобы придать ему такую целеустремленность. Я должен наблюдать за ним так же внимательно, как Дэйли наблюдает за входом в бухту. Фундаментап может плыть до тех пор, пока не утонет.
Завтра Малверн захочет, чтобы я помог Мэтту с выбором лошади. Каждый год на третий день он просит меня решить этот вопрос, и каждый раз я боюсь, что он предложит посадить Мэтта на Корра.
Мне даже мысль об этом невыносима.
Фундаментал встряхивает головой, как будто ему хочется, чтобы мокрая грива отклеилась от его шеи. Я наклоняюсь, проверяя, не устает ли он. Упражнения в воде не так утомительны, как тренировка на суше, но я все равно не хочу, чтобы он выдохся; мне сказали, что завтра приедут покупатели, желающие взглянуть на него.
Я ощущаю тревогу. И не знаю толком почему. Может, из-за той девушки, нарушившей привычный ход вещей, которому я следовал много лет. Или из-за того, что Мэтт помочился в мои ботинки. Или потому, что когда мы пересекаем бухту в обратном направлении, уровень воды возле утесов кажется мне каким-то не таким. Вроде бы слишком высоким. Небо над головой яркое, по нему проплывают пухлые облачка; если шторм и собирается, то никак не сегодня.
Но я не могу успокоиться.
— Кендрик! Кендрик!
Я слышу свое имя, слегка приглушенное шумом мотора.
У меня несколько секунд, чтобы увидеть все.
Дэйли стоит на маленьком выступе берега, рядом с лодочным спуском, далеко от входа в бухту. Мне некогда думать о том, почему он оставил свой пост. Потому что это он кричит.
А на том месте, где недавно стоял Дэйли, я вижу чей-то силуэт. Мэтт Малверн. Он просто наблюдает за мной. Нет… он смотрит на воду передо мной.
Он смотрит на углубление на поверхности воды всего в тридцати футах перед лодкой.
Мне знакомо такое углубление, неестественная расщелина в море. Она выглядит безобидно, но возникает потому, что в соленой воде, совсем недалеко от поверхности, очень быстро движется некое массивное тело. У меня уже нет времени вывести жеребенка на берег. Фундаментал взбрыкивает задними ногами, закидывает назад голову.
И исчезает под водой.
Мэтт Малверн неподвижно стоит у входа в бухту. Я прыгаю в воду.
Глава восемнадцатая
Шон
Я плыву не в воде. Я плыву в крови, Она клубится вокруг меня, как огромная подводная грозовая туча, когда одна моя рука находит спину Фундаментала. В другой моей руке ягоды барбариса. Я многие годы не пользовался ими для того, чтобы убивать водяных лошадей, и вот они в моей ладони второй раз за один и тот же день.
Спина Фундаментала дергается. Я чувствую, как меня как будто утягивает вниз, когда одна из ног жеребенка бьет в воде под моими ногами, меня тащит течением… Я на ощупь пробираюсь вперед, хватаясь за гриву Фундаментала. Мои легкие как будто сжимаются в груди.
Сначала я ничего не вижу, а потом…
Глаза Фундаментала широко открыты, они побелели, но меня он не видит. Гибкий, темный кабилл-ушти сжимает в зубах подбородный ремень Фундаментала. Кровь хлещет из рваной раны потоком. Ноги кабилл-ушти разрезают соленую воду, стройные и уверенные. На меня водяная лошадь не обращает внимания, держа жеребенка в стальном захвате. Я, маленький, хрупкий чужак в этом мире, не выгляжу угрозой.
Мне необходимо вздохнуть. Мне необходимо больше, чем просто вздохнуть. Мне нужен хороший, огромный глоток воздуха, и еще один, и еще… Но я вижу прямо перед собой ноздри кабилл-ушти, узкие и длинные. Ягоды в моей ладони — твердые и смертельные. Я могу прямо сейчас утопить водяную лошадь…
Но тут я вижу две головы и замечаю размеры раны Фундаментала. Большое храброе сердце жеребенка выталкивает в воду остатки жизни в том же ритме, в каком колотится мой пульс.
Спасти его невозможно.
Я видел, как он родился. Фундаментал, редкий жеребенок, настолько близкий к водяным лошадям, что любит океан так же, как я.
Пятна неведомых цветов мелькают вокруг меня.
Я должен оставить малыша здесь.
Глава девятнадцатая
Пак
Этим вечером мы с Финном оба ждем Гэйба. Я сварила бобы — чертовы бобы, проклятые, как и вся наша еда, — и медленно закипаю в собственной коже, представляя свой разговор с Гэйбом, когда он явится. Финн топчется у окна, пока я готовлю, а когда я его спрашиваю, что он там делает, бормочет что-то насчет шторма. Темнеющее небо за окном выглядит чистым, если не считать нескольких высоких клочковатых облачков, настолько прозрачных, что сквозь них можно смотреть, и такое оно до самого горизонта. Никаких признаков дурной погоды. Кто знает, почему Финн делает иной раз то, что делает. Я даже не пытаюсь переубедить его.
Мы ждем и ждем Гэйба, и во мне то вскипает, то чуть остывает, то снова кипит ощущение предательства. Но просто невозможно злиться так долго. Мне хочется рассказать Финну, что именно грызет меня изнутри, но я не могу упомянуть о Малверне. От этого он просто начнет еще тщательнее мыть руки, и его утренние ритуалы станут дольше обычного.
— Как ты думаешь, — небрежно спрашиваю я, вертя в руках маленькую масленку так, что нарисованная на ней сова смотрит то на меня, то на Финна, то снова на меня, — если бы мы продали «морриса»… Почему ты смеешься?
