В плену медовой страсти - Элли Лартер
— Ага, — пролепетала она.
И вот он снова, как и вчера, и позавчера, быстро намылил руки, взял мочалку, принявшись растирать ею тело девушки, массировать кожу пальцами, гладить и ласкать, касаясь то твердеющих сосков, то припухшей промежности… Мысленно сопротивляясь изо всех сил, в какой-то момент Кера просто не выдержала и, стоило мужской руке проникнуть между ее бедер, насадилась на его пальцы. По всему телу прошла сладкая судорога, и она замерла, выгибая спину и мучительно мыча что-то…
Всего через мгновение, протрезвев и отпрянув, она забормотала:
— Простите, господин, простите, — но в его голубых, подернутых туманом глазах было столько желания, что она тут же замолчала.
— Так тебе показать, что мне снилось? — спросил Литий хриплым голосом.
Кера в ответ замотала головой — сначала отрицательно, а потом согласно, и наконец, не выдержав, подалась вперед и прижалась скользким, намыленным телом к его твердому торсу.
20 глава
Он был с ней нежен, как не был нежен ни с кем.
Взял ее маленькие ладони в свои, большие, помог выйти из ванны и не поскользнуться, притянул ближе, чувствуя, как ее напряженные твердые соски трутся о его кожу, выдохнул едва-едва, чтобы не сорваться на безумную страсть и не напугать ее, подхватил на руки и понес в постель. Член уже давно стоял колом, с той самой секунды, как она разделась и вошла в ванну. Ее целомудрие, скромность и страх сводили его с ума, но он отчаянно держался три дня… Больше сил не было.
Как только Литий подхватил ее на руки, Кера замотала головой, как бы крича мысленно: «Нет, не надо!» — но тело ее кричало совсем о другом: «Да, пожалуйста, да, поскорее!»
Воспитанная посреди разврата и похоти, с детства знавшая грязные фантазии кринисских господ и тайные похождения рабов и рабынь хозяйского дома, видевшая секс в самых разных его проявлениях, она была лучше всех ограждена от плотского желания. Все это вызывало в ней страх, и ненависть, и отторжение… Она видела, как с потухшими глазами и осунувшимися лицами возвращаются с церемоний дефлорации другие рабыни, видела, как нещадно и жестоко трахают девушек во время бесконечных праздников и оргий, организуемых господином Марсилием, какой болезненной и горькой оказывается любовь между рабами, когда мужчины умирают на арене, или оказываются проданными другому дому, и женщины страдают, или когда влюбленные пытаются сбежать, и тогда уже погибают под плетьми хозяина вместе…
Она была холодна, и тверда, и непоколебима. Она лечила и мужчин, и женщин, она помогала скрыть утерянную невинность, она утешала изнасилованных, и покалеченных, и убитых горем…
О каком желании могла идти речь?
О какой страсти?
О какой любви?
Но она не брала в расчет своего главного соперника и своего главного союзника — собственную женскую сущность. Сущность эта долгих девятнадцать лет томилась в плену холодного рассудка, запуганная и связанная крепкими путами, а теперь неожиданно вырвалась на волю, вспухла синими венами, разлилась по крови горячим желанием и поглотила разум, затопив его бурей первозданных эмоций…
Он долго целовал и ласкал ее тело, прежде чем наконец взять ее по-настоящему, по-мужски, крепко и настойчиво. К этому мгновению Кера уже была как расплавленный в огне кусок металла, горячая и податливая, и твердый член, скользящий в ее обильной смазке, почти не причинил ей боли. Схватившись обеими руками за плечи Лития, она вскрикнула, прижалась к нему, уткнулась носом в потную шею и замерла, чувствуя его мужское естество внутри своего, женского.
— Тебе больно? — прошептал мужчина хриплым и сорванным голосом.
— Нет, господин… Литий… — пробормотала Кера в ответ, лишь крепче впиваясь пальцами в его спину.
Он начал двигаться внутри нее, и первобытная боль, перемешавшись с первобытным наслаждением, брызнула из глаз Керы слезами. Выгнувшись дугой на смятой и влажной постели, она стонала и вскрикивала, но не смела остановить мужчину… Только когда он кончил и рухнул на нее сверху тяжелым обмякшим телом, она решилась выдохнуть и опустить руки.
Боясь, что ее стыд и рассудок снова возьмут верх над страстным порывом, Литий сразу решил объясниться:
— Не думай, что это был пустой трах, что я только этого хотел.
— А что же это было? Чего вы хотели? — прошептала Кера. Лицо ее было раскрасневшимся, так что Литий не мог понять, краснеет она от неловкости сейчас или все еще не остыла после любовного забега.
— Я очень давно наблюдал за тобой… Может быть, три года или даже больше. Ты расцвела на моих глазах, превратившись из робкого дитя в красивую девушку с пухлыми губами и округлой грудью.
— Но я никогда не видела вас, — возразила рабыня.
— Ты и не должна была. Я преследовал тебя неотступно каждый раз, когда ты выходила со своей госпожой на рынок, или прислуживала ей в ложе на Играх, или отправлялась с другими девушками за медом и отварами против осенней лихорадки. Но я знал, кто ты, — личная рабыня госпожи влиятельного патерского дома. Неприкосновенная. Я не мог так сразу выкупить тебя — мне бы этого не позволили. Я не мог предложить тебе руку и сердце — потому что рабыням нельзя выходить замуж, за это их могут побить камнями или даже…
— Я знаю, что бывает с рабынями, которые смеют любить, — перебила его Кера. — Я видела любовь рабов. Это больно. Но зачем было покупать мою невинность? Так вы хотели познакомиться со мной? Раздвинув мои ноги?
— Я не покупал твою невинность. Мне все равно, что считает твой господин, для меня это не так. Я купил право быть с тобой десять дней. И десять дней в следующем месяце… И десять дней в другом… Каждый месяц. Чтобы ты узнала меня, и полюбила меня, и захотела стать моей женой…
— Не понимаю, — Кера покачала головой. Жар отпустил ее, и она села в постели, прикрывая обнаженную грудь белоснежной простыней. — А потом ты хотел все же выкупить меня? Чтобы сделать вольной и жениться на мне? — она и сама не заметила, как обратилась к нему иначе, как к равному себе, а не господину, но мужчина был счастлив этой перемене.