Не открывайте глаза, профессор! - Лея Болейн
Если бы не Аглана, вернувшаяся одновременно со мной из библиотеки, я бы спала со светом…
Боги тёмного горизонта, после таких встреч немудрено заработать бессонницу!
На следующий день меня вызвали в алтарат, и миловидная пухленькая помощница ректора, хлопая ресницами, сообщила, что мой письменный ответ, оставшийся на столе, был проверен и удовлетворил всех членов комиссии, так что аттестация пройдена мной, буквально на уровне золотой звезды. В честь этого знаменательного события мне, как и другим адептам, продемонстрировавшим глубокие знания, вручается Золотой пригласительный билет на поощрительный Бал Падающих Звёзд.
Слегка подивившись несколько противоречащему названию мероприятия, билет я взяла. Глянула на дату грядущего праздника — и закусила губу. Через два дня.
Через два дня как раз будет полнолуние, знаменующее конец лунного цикла, прошедшего с ночи Болотника, после чего мы с Мортенгейном будем свободны друг от друга.
Вопреки ожиданию, никакой радости это осознание мне не доставило. Более того, я твёрдо знала, что сегодня же вечером найду профессора, где бы он ни оказался. Чтобы узнать, как он себя чувствует.
Чтобы попрощаться.
Чтобы провести эту ночь с ним вместе.
Глава 18
— Доброй ночи, профессор.
Я прислонилась к двери, наблюдая, как Вартайт Мортенгейн медленно встаёт с преподавательского стола, на котором почти сидел, делает шаг ко мне — и останавливается, безуспешно втягивая ноздрями воздух.
Засиделся от сегодня за работой… Меня ждал?
Мне и хотелось в это верить, и одновременно я понимала, насколько это маловероятно.
— Итак, ты продолжаешь издеваться, Аманита.
— Что вы имеете в виду?
Он раздражённо дёрнул плечами.
— Сама всё понимаешь.
— Да не особо.
Мы стояли друг напротив друга, я смотрела на него, а он… просто стоял. Красивый, раздражённый, настоящий щёголь-аристократ. Дуплиш.
Я ему не ровня.
— Ты была там? Или мне всё приснилось?
— Где? — округлила я глаза. Мортенгейн махнул рукой.
— Неважно.
— Не хотите — не говорите. Но мне приятно, что я вам снюсь, — хмыкнула я. — Хоть вы и называете это издевательством.
— Где ты добыла нейтрализатор? Подозреваю, из-за него морфели тебя и не тронули, моя милая лгунишка. Они, в сущности, очень примитивные существа. Ориентируются на запах, других чувств у них нет.
— О чём это вы?
— Где ты взяла нейтрализатор?
— Купила в лавке на углу. Там, где продаются леденцовые индюшки и прочая чепуха.
— Не смешно.
— Нет никакого нейтрализатора, вам показалось. Просто хорошенько помылась.
Мортенгейн рыкнул, но тут же успокоился, хотя спокойствие это было явно наносным.
— Чем ты занимаешься всё то время, что проводишь без меня? Как тебя зовут? Какого цвета твои волосы?
— Живу… учусь. Зачем вам моё имя? Мы же договорились не обсуждать это. Времени остаётся всё меньше, буквально на донышке. Скоро этот морок пройдёт, и мы вернёмся к нормальной обычной жизни. Ведь так?
«И вы тратите время на разговоры»
— Обслуживающий персонал Храма? Откуда ты взялась?
Этак он и до мысли о вольнослушателях дойдёт…
— Вы любопытны, как девчонка, профессор.
— Как ты выглядишь? У тебя есть веснушки на носу? Родинки?
— Ничего особенного во мне нет. Бледная поганка, вы были совершенно правы.
— Врёшь.
— Вру, немного. Но в ночь болотника не выбирают, красивая или не очень, разве не так, профессор? Идите ко мне. Вы же слышали, как щёлкнул замок… Ждём ли мы сегодня очередных гостей? Я взяла с собой кочергу. Вон, в углу стоит.
Он не ответил и стремительно преодолел разделявшее нас расстояние. Ткнулся носом мне в шею, втянул ноздрями воздух.
— Скоро будет ночь падающих звёзд, праздник такой, для успевающих студентов… ну, наверное, ты знаешь, — Мортенгейн вдруг извлёк из кармана прямоугольник плотной глянцевой бумаги, точно такой же, что принесли мне утром, с золотым оттиском, втолкнул в ладонь. — Приходи. Боги тёмного горизонта… Я хочу чувствовать твой настоящий запах. Его отсутствие… сводит меня с ума. Когда я тебя не касаюсь, мне кажется, что ты исчезаешь.
— С чего это вдруг такая щедрость? — вздохнула я, думая о том, что по справедливости одно из двух приглашений стоило отдать Аглане… Но как же не хотелось!
— Вдруг я узнаю тебя среди других.
— Могу топать и пыхтеть, — я сунула приглашение в карман, едва не ляпнув «спасибо, у меня уже есть». — А чего ещё вы хотите, профессор?
— Вернуть зрение и увидеть тебя.
— Это бы вас не спасло. Я просто приказала бы вам не открывать глаза. Не открывайте глаза, профессор…
Его губы скользнули по моей скуле к подбородку. Проложили дорожку к вороту платья. Руки торопливо расстёгивали пуговицы на спине. Ладони смяли мою обнажившуюся грудь, а потом принялись кружить вокруг, язык коснулся соска.
Мортенгейн усадил меня на учебную парту. Недовольно рыкнул, сдвинув единым движением две парты вместе. Влечение пройдёт… оно непременно пройдёт, но память-то останется. Каждый раз, заходя в эту аудиторию, я буду вспоминать всё, что мы делали здесь. Его губы, втягивающие затвердевшие вершинки груди, жадные руки, властные прикосновения и эту сводящую с ума исполнительность. Сегодня Мортенгейн смог обуздать свою жадность и похоть, он был нетороплив, не пропуская ничего. Небрежно кинул на пол свою рубашку, жилет, а моё платье сложил с тщательностью опытной горничной. Я потянулась к нему губами, но профессор меня опередил. Опустился на колени.
Я смотрела на его тёмную макушку сверху вниз. Колючая щека, подбородок — кажется, он не брился с аттестации — кольнули внутреннюю поверхность бедра.
— Вам это нравится, профессор? — прошептала я, выгибаясь дугой. Хотелось завыть по-волчьи на блёклую дольку тающей луны. Его язык прошёлся между влажных складочек, задержался на горошине клитора. Я вцепилась ему в плечи, чувствуя непривычные нежные настойчивые касания, от которых низ живота содрогался мягкими сладкими судорогами. Застонала, когда упругие губы втянули чувствительную плоть.
Это было другое удовольствие, не менее сильное, но более… глубокое.
— Твой вкус? — профессор снова потёрся щекой о моё бедро, выпрямился, и я обхватила его за плечи. — Да, нравится, бесстыжая девчонка. В отличие от запаха, его не скроешь.
— Осталось… не так уж долго… — я захлебнулась словами — Мортенгейн еще шире развёл мои ноги в стороны, лёг на меня, опрокидывая на парту, толкнулся внутрь, и я укусила его за шею.
Он это любил…
А я любила, когда он двигался так быстро и даже немного резко, почти безжалостно, когда урчал мне что-то на ухо, словно огромный кот. Мортенгейн вытянул откуда-то стёганое одеяло («а вы сегодня подготовились, профессор!»), подложил мне под
