Ключ к счастью попаданки (СИ) - Светлана Машкина
— Ничего, Ульна, из него не сделать. Молоко — детская еда. Младенцам, к примеру, или маленьким деткам. Ещё бывает, что родила баба, а молока-то мало или вовсе нет. Тогда коровьим тоже можно младенчика кормить, только водой надо разбавить. Скисшее же никто не пьёт — от него всю ноченьку будешь животом маяться, да так, что спать некогда.
— То есть пить молоко, в любом виде — не запрещено? — на всякий случай уточнила я. — Но больше ничего вы из него не делаете? Даже сливки не снимаете?
— Жирнилку-то? Можно, только, знаешь, от неё животу тоже радости мало, — засмеялся Пекас. — Феня как-то сняла, было дело. Ну я и налопался с сырой брюквой да хлебом вприкуску. Ох, и пожалел потом.
Охотно верю. Думаю, что жалел Пекас как минимум сутки, если не больше.
— Значит, ничего из молока вы не делаете? — ещё раз уточнила я. — Но делать можно что хочешь, великие боги, жрецы и господин не запрещают?
— Да кто тебе запретит? — удивилась Феня. — Продукт-то твой. Хочешь — ложкой его ешь, хочешь — скотинке отдай, пусть она скушает.
Скотинке! Ценнейший продукт животноводства!
Я отставил кружку и выпорхнула из-за стола. Как они это делают? Надо встать, выпрямить спину, молитвенно сложить руки на груди и посмотреть на потолок.
— Спасибо, великие боги! — воскликнула я. — За вашу доброту и милосердие!
Феня с Пекасом переглянулись, дед тихо прошептал:
— Теперь поклон земной отвесь, и боле не приставай к богам. Они долгих речей не любят.
Я старательно поклонилась. Не любят так не любят, я тоже не люблю, когда люди долго и нудно доносят до меня одну единственную мысль.
— Феня! — воскликнула я, лихо крутанулась на пятках и расцеловала дедову жену в обе щёки. — Люблю тебя! Фенечка, милая моя, мы же теперь с тобой такое дело замутим — золотое дно! Мне граф велел хозяйство приумножить — я приумножу. Эх, ещё бы узнать, есть ли у вас патенты!
— Кто? — икнул перепуганный Пекас.
А я приплясывала в центре избы, лихо выбивая голыми пятками что-то, издалека напоминающее чечётку. Пятками, кстати, надо заняться, а то они у меня тонкие копытца напоминают — пробегай всё лето то в лаптях, а то и вовсе босиком. По траве и глине.
— Сыр! Вы знаете сыр? Творог? Ряженка? Сметана? — сканировала я.
Пекас и Феня синхронно качали головами, время от времени поглядывая друг на друга.
Даже если желудки местного населения на переваривают простоквашу (хотя кушать её с сырыми овощами — это ещё догадаться надо), сыр они примут хорошо. Без кефира вполне обойдёмся, ряженку я могу делать только для себя. Но! Самое главное! Это будет ноу-хау в молочной индустрии моего нового мира. Впрочем, о какой индустрии речь, если они молоко свинкам выливают. Конечно, те растут как на дрожжах.
— Всё это я буду делать из молока!
— Ты-то, может, и будешь, — вздохнул Пекас. — Только есть самой придётся. Наши, как узнают из чего спроворила, близко не подойдут.
— Правда, детка, глупость ты задумала, — кивнула Феня. — Пропадёт всё, и продукт, и труды твои. Дитячья еда, никто из него ничего кушать не будет — побрезгуют.
Очень интересный подход. Детей молоком поить не брезгуют, а сами отказываются.
Глава 27
— Да всё отлично будет! — уверенно заявила я. — Не купят деревенские — и не надо, в городе продам. С руками оторвут.
— Ульна, ты бы прилегла, — подхватилась с лавки Феня. — Личико, вон, красное, не иначе — нехорошо опять у тебя с головушкой.
Интересный вывод, ну да ладно. Ложиться пока рано — надо порешать до конца с приданым.
Для начала мне много молока не надо — хватит удоя с одной коровы. Корову мне дед даст, но тут была засада. Первое — у меня нет кормов. Сено надо заготовить, высушить и где-то хранить, к сену надо ещё зерно, силос, комбикорм. Возможно, это не всё — я не сильна в скотоводстве, знаю в общих чертах. Значит, мне нужно готовое молоко. Тогда какой смысл забирать у деда корову?
— Давайте корова останется, а молоко я буду у вас покупать, — предложила я. — Весь удой.
— Куда тебе столько? — ахнул дед.
— Надо. Феня, скажи, что из моего приданого можно быстро и не слишком дешево продать?
Феня доела остатки тюри, облизала ложку. Встала, оправила, как всегда невнятного серого цвета, сарафан.
— Пошли, вместе посмотрим, — решила она. — Сначала Пекаса спать спровадим, устал он за день.
Дед, довольный Фениной заботой, позволил проводить себя в спальню (за тряпочную занавеску), и уложить в кровать.
Феня вышла, поправила занавеску, чтобы к деду не попадал свет, зажгла ещё одну лучину.
— С большого сундука начнём, — решила она.
Я доставала сарафаны и рубахи, складывала на лавку с разных сторон. С одной — то, что продавать не хочу и буду носить сама. В другой — то, что первым пойдёт с молотка.
— Сколько этот стоит? — спросила я, вынимая синий, расшитый по подолу и горловине широкими узорами, сарафан.
— Медяшек десять — двенадцать, тут одного материала сколько, работу я не считаю. Но ты его за них не продашь, потому что покупателей на такую красоту мало, — вздохнула Феня.
— Не поняла?
— Свадебный сарафан-то твой, видишь, узоров сколько? Обереги опять же нашиты, — Феня показала на тонкие медные пластинки, украшающие изящную вышивку. — Кто захочет чужой свадебный сарафан носить? Разве что вдовая какая возьмёт да в сундук положит.
— Зачем?
— На счастье. Чтобы, значит, сарафан к ней жениха притянул, вдовца там, или, если она молодая, второй женой кто возьмёт.
Сомнительное счастье, между прочим. Ладно, всё равно попробую продать, надо по ценам с Феней сориентироваться, чтобы не продешевить.
С ценами оказалось всё просто. Одежда здесь дорогая, потому что из своего — только грубый лён, остальные ткани привозные, что изрядно добавляет им цены.
Самый простенький мой сарафанчик, который, кстати, я не буду продавать — надоело ходить чучелом, стоил шесть медяшек, но купят его не дороже, чем за две. Потому, что размер, по местным меркам, подростковый, а кто будет маленькую девку наряжать? Какой смысл? Через год сарафан ей уже мал, а замуж отдавать всё равно рано.
Обувь была ещё дороже, умельцы шили её в городе и развозили по большим сёлам и ярмаркам. Покупка ботинок у крестьян считалась целым событием, а сапожки приобретались только к знаменательному случаю жизни. Самому знаменательному, разумеется — к свадьбе-женитьбе.
Нет, у кого водилась тугая копеечка, те могли просто к большому празднику обновить. Но всё равно обувь считалась предметом
