Написано кровью моего сердца - Диана Гэблдон
— Днем, когда ты отдыхала, я ходил на пристань, — сказал Джон, отрывая ломоть хлеба, чтобы обмакнуть его в соус из хрена с устричным рассолом. — Поспрашивал кое-кого: нашлась парочка человек с лодками, и они не прочь быстренько свозить нас в Саванну.
— Насколько быстро? — с опаской уточнила Дотти.
— По воде до города чуть больше ста миль. — Джон пожал плечами, стараясь держаться как можно более непринужденно. — С попутным ветром и хорошей погодой займет дня два.
Дотти бросила скептический взгляд на закрытые ставнями окна таверны, которые дрожали от порывов ветра и дождя.
— Сейчас октябрь, дядя Джон, а в октябре погода обычно непредсказуема.
— Откуда ты знаешь? Мадам, можно еще уксуса к кальмару? — обратился он к жене хозяина, и та кивнула. — Откуда ты знаешь? — повторил Джон свой вопрос.
— Сын нашей домовладелицы — рыбак. И муж тоже. Он умер в прошлом октябре, попал в шторм, — с сочувствием добавила Дотти и засунула в рот последний кусочек хлеба.
— Тебе обычно не свойственна подобная осторожность, — заметил Джон. Ему принесли уксус, которым он теперь поливал хрустящих кальмаров. — Божественно, — сказал он, пережевывая. — Попробуй. — Он наколол одного на вилку и подал племяннице.
— Верно. Ну и… — Дотти смотрела на кальмара без особого интереса. — Сколько займет путешествие по суше?
— Дня четыре. Опять же, при хорошей погоде.
Она вздохнула, поднесла вилку с кальмаром ко рту и, немного помедлив, откусила его с видом римского гладиатора, готового сразиться с крокодилом. После чего сразу побелела.
— Дотти! — Джон вскочил, опрокинув табурет, и поймал едва не свалившуюся на пол девушку.
— Фу, — наконец вымолвила она и с позывом к рвоте бросилась на улицу. Джон подоспел вовремя, чтобы подержать ее голову, пока Дотти избавлялась от хлеба, сидра и непрожеванного кальмара.
— Прости, — сказала она через некоторое время, когда Джон вынес ей кружку и влажную тряпочку. Дотти прижималась к наиболее защищенной от дождя стене таверны. Цвет лица девушки, закутавшейся в его накидку, напоминал пропавший пудинг на сале. — Это так некрасиво с моей стороны.
— Не переживай, — доброжелательно ответил Джон. — То же самое случалось со всеми твоими братьями, только, думаю, по другой причине. И давно ты узнала, что беременна?
— Удостоверилась в этом пять минут назад. — Шумно сглотнув, Дотти вздрогнула. — Господи, в жизни больше не притронусь к кальмару.
— Ты их раньше не пробовала?
— Нет. Даже видеть их больше не хочу. Черт, во рту теперь привкус рвоты.
Джон подал ей кружку пива.
— Прополощи рот, — со знанием дела сказал он. — Остальное выпей, чтобы желудок успокоился.
Дотти недоверчиво посмотрела на него, но послушалась. После выпитого ее лицо все еще было бледным, однако выглядела она лучше.
— Вот и хорошо. Вряд ли ты захочешь возвращаться туда. Сейчас я расплачусь и пойдем домой.
Джон попросил хозяйку завернуть с собой остатки их ужина (он был так голоден, что не откажется и от остывшего жареного кальмара) и по дороге крепко прижимал сверток к себе, чтобы не выронить на ветру.
— Ты действительно не знала? — поинтересовался он. — Странное дело. Некоторые женщины утверждают, что чувствуют в себе новую жизнь с самых первых мгновений, другие же остаются в неведении чуть ли не до самых родов, как бы невероятно это ни звучало.
Дотти засмеялась; на холодном ветру ее щеки покраснели. Джон был рад видеть, что ей стало лучше.
— И что, многие женщины обсуждают с тобой такие интимные подробности, дядя Джон? Это как-то необычно.
— Видимо, я привлекаю необычных женщин, — с иронией заметил он. — А еще у меня такое лицо, что люди просто сами все выкладывают. В другую эпоху я мог бы стать… исповедником или как это называется? Но вернемся к нашей теме. — Джон взял племянницу под локоть, чтобы та обошла большую кучу лошадиного навоза. — Теперь, когда ты точно знаешь… что же нам предпринять?
— Сомневаюсь, что нужно что-то предпринимать в ближайшие восемь месяцев, — ответила Дотти.
— Ты знаешь, о чем я. Вряд ли ты намерена жить в Чарлстоне до самых родов. Может, хочешь вернуться в Филадельфию, или Нью-Джерси, или куда там еще жизнь забросит Дензила? Есть и другой вариант: поедем в Саванну и поживем какое-то время там. Хотя…
Ему в голову пришла еще одна мысль, и Джон серьезно посмотрел на Дотти.
— Тебе не хочется домой? В смысле, в Англию. К твоей матери.
От неожиданности во взгляде Дотти появилась такая тоска, что у Джона сжалось сердце. Племянница отвела глаза и поморгала, смахивая слезы, а затем уверенно ответила:
— Нет. Я хочу быть с Дензилом. К тому же он умеет принимать роды. — Дотти сумела выдавить улыбку. — Его брат служит акушером у королевы, они с Денни вместе учились какое-то время.
— Что ж, это очень поможет, — усмехнулся Грей. Он и сам однажды принимал роды (абсолютно против своей воли), и ему до сих пор снились об этом кошмары.
Ну и хорошо, что Дотти не желает возвращаться в Англию. Джон предложил такой вариант не подумав, а ведь плыть туда сейчас опасно, учитывая вступление Франции в войну.
— Думаю, нам лучше поехать в Саванну, — сказала Дотти. — Мы подобрались так близко, и если супруга Бена действительно там… ей, возможно, нужна наша помощь, верно?
— Да, — неохотно согласился Грей.
Таковы семейные обязанности. В конце концов, есть только одна альтернатива путешествию с беременной Дотти — поселиться в Чарлстоне на ближайшие восемь месяцев. И все же… если племянница будет рожать здесь, ответственность за поиск акушерок и сиделок ляжет на его плечи… а затем придется перевозить и ее, и ребенка…
— Нет, — уже увереннее сказал Джон. — Если эта Амарант и правда существует, пусть потерпит еще немного. Я везу тебя обратно в Нью-Йорк.
Глава 126
План Оглторпа
Конец ноября
В отличие от других американских городов, Саванна тщательно спроектирована своим основателем, человеком по фамилии Оглторп. Я узнала об этом от миссис Ландрум, у которой мы снимали жилье. Проект она высокопарно называла «планом Оглторпа», так как приходилась родственницей вышеупомянутому Оглторпу и невероятно гордилась и самим городом, и его идеальной застройкой.
В плане предусматривались шесть районов — по четыре деловых и четыре жилых квартала в каждом, расположенных вокруг открытой площади. Квартал же состоял из десятины — десяти домов, а мужчины
