Артём+ Элла= приключения по эпохам. - Людмила Вовченко

Она рассмеялась, но в смехе было тепло.

Артём хотел ответить, но слова застряли. Потому что Элла наклонилась ближе, и её дыхание коснулось его щеки. В этот миг между ними не было ни эпох, ни порталов — только жаркая близость и тихое шуршание свечей.

Он не помнил, кто из них первым убрал последние сантиметры. Поцелуй был другим — не боевым броском, как у моря, а медленным, уверенным. Её ладони легли ему на плечи, его пальцы запутались в её волосах.

— Профессор, — прошептала она, — если ты сейчас опять уронишь что-нибудь, я тебя прибью.

Он засмеялся в её губы.

И ночь стала длиннее, чем когда-либо прежде, — наполненная не только разговорами, но и тем, чего они оба избегали: признанием, что вместе они не просто партнёры по работе. Они — огонь и бумага, удар и слово, сила и знание.

Наутро в зал артефактов вошёл сереброволосый хранитель. Его прозрачная фигура светилась, словно туман.

— Вы пробудили Раковину, — произнёс он. — Но это только начало. Библиотека слабеет. Найдите то, что удерживает её стены. Найдите сердце знаний.

Артём и Элла переглянулись.

— Похоже, у нас впереди ещё много работы, — сказала она.

И в этот момент они знали: их история только начинает переплетаться с вечностью.

Глава 16.

Глава 16

Утро в Библиотеке пахло жареными зёрнами и тёплым металлом. В служебной кухне, спрятанной за зеркальной дверцей рядом с читальным залом, бурчал кофемодуль, а на матовой столешнице мерцали две кружки с тонкими стенками — в них свет от потолочных панелей складывался в золотистые соты.

— Ты опять пил без сахара? — Элла легонько ткнула пальцем Артёма в грудь. — У тебя потом взгляд как у монаха-пустынника. Людей пугает.

— Меня больше пугают цены на сахар в пищевом блоке, — степенно ответил он, беря кружку. — И, кстати, монах-пустынник — социально уважаемая фигура.

— Особенно если он гений и случайно роняет книги XIV века, — протянула она и, усмехнувшись, перехватила его ладонь, чтобы поправить манжет. — Ровнее. Хранитель.

Он держался уверенно — почти. Если не считать того, как подрагивали ресницы, когда она наклонялась близко. После их ночи между стеллажами они оба ходили чуть громче, чем требовал этикет тишины: громче дышали, громче смотрели, громче молчали.

— Сегодня займёмся ревизией портальных ключей, — сказал Артём так буднично, словно речь шла о списке покупок. — Хранительница Офелия передала мне сводку: в секторе «Север — поздние средние века» была пересортица кодов. И ещё — короткий сбой в хранилище латинских манускриптов. Ничего критичного, но лучше проверить.

— Прекрасно. Я в форме, — Элла отставила кружку и отмахнула замок на шкафу. — Если что загорится — тушить тебя водой из фонтана. Сначала тебя, потом всё остальное.

Форма лёгла на неё как отлитая: гибкий комбинезон с мягкими панелями на коленях и локтях, лёгкий жилет с креплениями для тактических ремней, на бедре — кобура. На шее — тонкая цепочка с жетоном допуска. Она повернулась к зеркалу, провела ладонью по хвосту, собирая короткие выбившиеся пряди, и поймала его взгляд.

— Что? — прищур.

— Думаю… — Артём сделал серьёзное лицо. — Что если бы богиня войны имела дресс-код, он выглядел бы… вот так.

— Дрянной льстец, — отрезала она, но уголок её губ успел предательски дрогнуть.

Он застёгивал на себе тонкий «архивный» жилет — гибкую броню для людей, у которых главный орган — голова. И как назло, молния на вороте заела. Элла подошла сзади, прижала ткань пальцами, подтянула — короткий металлический щелчок, и молния послушно скользнула вверх.

— Руки не из книжки, — пробормотала она, задержав ладонь у его горла. Кожа под её пальцами стала горячей. — Пошли, профессор.

Сектор «Север — поздние средние века» был прохладным. Здесь пахло железом, дубовой корой и пылью старых хроник. По семьям стеллажей шли тонкие световые нити — дорожки, помогавшие машинному учёту. Хранилище работало бесшумно, только изредка шевелились заслонки климат-контроля, и стекло витрин, казалось, дышало в такт вентиляции.

— Смотри, — Артём присел к нижней полке, достал из гнезда один из ключей-печатей: перстень с матовым камнем, в котором мерцала крошечная матрица. — Это — якорь на частотах портала к Северной короне. Кодировка правильная, но… — Он коснулся контактной площадки, и над перстнем всплыло полупрозрачное изображение карты. — Кто-то попытался перепривязать ключ. Неумело. Почерк чужой.

— Свои так не косячат? — Элла стояла рядом, опираясь на стойку, и скользила взглядом по углам зала — привычка: искать тень в тени.

— Свои обычно оставляют маркеры, чтобы другому хранителю было легче восстановить. Здесь маркеров нет. И странный лаг: посмотри.

Он вывел вторую проекцию — шкалу времени. На ней проступила тонкая «задержка»: как будто кто-то подключился, передумал, отпустил. В нерешительности было что-то… человеческое.

— Может, ученик? — предположила Элла. — Залез, испугался, убежал.

— Или гостя привели, — задумался Артём. — Но это всё равно нарушение. Пойдём дальше. Хочу проверить латинский сектор.

— Шагай. Я — тыл, — отозвалась она. — И если что — твой тыл бежит быстрее.

— Это мы ещё посмотрим, — не удержался он.

— Ага. В прошлый раз ты споткнулся об порог времени. Я думала, это метафора, но нет — ты действительно споткнулся.

— Это было стратегическое отвлечение врага, — выпрямился он. — Враг — это порог.

— И он тебя почти победил.

Они обменялись взглядами — долго и сдержанно, словно учились смотреть, не прикасаясь. Её улыбка была острым лезвием, его — распахнутым окном.

Латинское хранилище встретило их запахом пергамента и тонкими голосами — не звуком, а эхом воображения: когда видишь рукописные строки, мозг сам шепчет их ритм. На центральном столе висела красная плашка «служебная проверка», а поверх — аккуратно сложенные перчатки, словно кто-то вышел «на минуту».

— Оставлять перчатки на воздухе запрещено, — буркнул Артём и надел свои. — Кожа забирает влагу.

— А вот это уже похоже на след, — Элла наклонилась, провела пальцем по