Герой - Клэр Кент

— А что, если Рина проснется раньше? — не знаю, зачем я спорю. Я не хочу сейчас вставать с постели.

— Тогда мы объясним ей. Она ничего не знает о сексе. Она не подумает чего-то плохого.

Это правда. Рина настолько отрезана от остального мира, что у нее нет абсолютно никаких предубеждений относительно секса, любви или романтических отношений. Мы могли бы сказать ей, что так поступают взрослые, и она бы нам поверила.

Но я не хочу, чтобы она видела нас вместе в постели. Это сделало бы все реальным в том смысле, в который я стараюсь не позволять себе верить.

— Ты лежишь на мне, Зед.

— Попроси меня подвинуться, и я подвинусь.

Он так и сделает. Я знаю это наверняка. Поэтому я пытаюсь заставить себя попросить его слезть с меня, но не делаю этого.

Я хочу еще немного побыть в безопасности.

— Я так и думал, — бормочет Зед.

— Не будь таким несносным.

— Я думал, ты сказала, что несносность — одна из моих самых значимых черт.

Меня забавляет его сухой тон. Он прав. Я уже говорила ему именно эти слова раньше. И не раз.

— Так и есть.

— Так как же мне перестать быть несносным? Мне придется перестать быть самим собой.

— Ты мог бы немного умерить усилия.

Его тело снова трясется от смеха. Мне нравится, как это ощущается, когда он прижат ко мне.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Мы молчим несколько минут. Его тело кажется почти мягким. Удовлетворенным. Таким же расслабленным, как и мое. Затем он ни с того ни с сего спрашивает:

— Так ты думаешь, нам стоит переехать?

— Да. Не думаю, что у нас есть выбор.

— Я тоже.

Я делаю глубокий вдох, радуясь тяжести его тела, и пытаюсь распутать узел беспокойства, который всегда был слишком страшен, чтобы с ним справиться.

— Это будет трудно, но если мы ничего не предпримем, думаю, мы пожалеем об этом.

— Я тоже так думаю, — он делает паузу. — Ты хочешь поехать в ту часть Кентукки, о которой они говорили?

— Ты думаешь, что не стоит? По крайней мере, мы знаем, что там нас ждет нечто лучшее. Хорошие люди. Больше поддержки. Лучшая жизнь для Рины. Возможно, дальше на западе есть что-то хорошее, но мы не знаем, где это, как далеко и на что это похоже.

— Да. Мне не нравится идея уезжать без четкой цели.

— Так ты думаешь, нам тоже стоит поехать?

— Да. Думаю. Но я не хочу этого делать, пока ты не согласишься. Полностью.

Я сглатываю.

— Я согласна. Полностью.

Он делает движение головой, похожее на кивок. Затем еще раз утыкается носом мне в шею.

— Ладно. Скоро, как ты думаешь?

— Да. Как только мы будем готовы. Мы не знаем, когда наступит зима и мы окажемся здесь в ловушке.

— Ладно. Хорошо. Мы начнем собираться и составим план действий.

— Хорошо, — я чувствую легкую дрожь внутри, но не дрожу. Я не уверена, что вообще могу дрожать, когда Зед лежит на мне в таком положении. — Мы придумаем план.

Я делаю глубокий вдох.

— И потом мы сделаем это.

Глава 6

Три дня спустя, незадолго до рассвета, мы собираемся покинуть хижину.

Скорее всего, навсегда.

В моем представлении это настолько масштабно, туманно и рискованно, что мне трудно удержать эту мысль в голове. Но в тот вечер мы с Зедом приняли решение, и оно окончательное. Никто из нас не сомневался в этом.

Это трудный выбор, но это лучший из множества плохих вариантов.

Нам удалось скрыть от Рины все страхи и волнения, поэтому она в восторге от нового приключения. Она только и делает, что рассказывает о том, что мы могли бы увидеть, что мы могли бы сделать и к чему мы могли бы прийти. Я делаю все возможное, чтобы умерить ее ожидания, чтобы она не слишком разочаровывалась, но я также не хочу разрушать ее надежду.

Прошло много времени с тех пор, как у меня была такая надежда. Это не та вещь, от которой можно легко отмахнуться. Только не в таком мире, как этот.

Последние дни мы собирали вещи, готовились и решали, что брать с собой, а что нет. Мы возьмем грузовик, пока хватит бензина, но на нем мы не доедем до конца. Шансы на то, что нам повезет и мы сможем заправиться по дороге, настолько малы, что о них едва ли стоит задумываться. Поэтому нам приходится строить планы, предполагая, что в конце концов мы вылезем из грузовика и остаток пути проделаем пешком.

Зед использует запчасти от бесполезного квадроцикла и пару ржавых велосипедов, чтобы сделать тележку для наших припасов, так что нам не придется тащить на спине все, что у нас есть. Вечером перед нашим отъездом Зед заталкивает упакованную тележку в кузов грузовика и закрепляет ее, чтобы она прочно держалась там.

Утром нам нужно будет загрузить еще несколько вещей, но в остальном мы готовы к отъезду.

В ту ночь мы с Зедом снова занимаемся сексом. Мы даже не говорим об этом. После того, как мы уложили Рину спать, он тянет меня к себе на кровать, и мы занимаемся любовью под одеялом, молча, настойчиво и страстно. Я так боюсь уезжать на следующее утро, что не могу заставить себя лечь спать в свою постель. Я остаюсь с ним на всю ночь, испытывая облегчение каждый раз, когда он просыпается ночью, обнаруживает, что отодвинулся, и снова заключает меня в свои объятия, крепко сжимая.

Может, он знает, что мне это нужно.

Или, может, ему это тоже нужно.

Мы встаем до рассвета и молча выполняем свои простые обязанности: моем посуду, одеваемся и готовимся к новому дню. Затем Зед будит Рину, и нам остается совсем немного дел.

Пока Зед загружает последние наши вещи в грузовик, мы с Риной и Дружком обходим хижину и двор, и мы прощаемся со всем. Со спальней. С ее кроватью. С ее стулом за столом. С дровяной печью, которая согревала нас зимой. С дождевыми бочками во дворе. С уличным туалетом. С тропинкой, ведущей к реке, где мы ловили рыбу. С садом, в котором мы так усердно работали. С нашим любимым деревом на опушке леса.

Мы прощаемся со всем на свете и нежно похлопываем все на прощание. Рина воспринимает все это серьезно, искренне благодарит все, что составляло нашу жизнь за последние годы. Она не плачет. Она никогда раньше никуда не уезжала, поэтому наверное не совсем понимает, что это значит.

Но я