Проклятая попаданка серебряной совы - Нана Кас
Мне не приходилось быть чьей-то заступницей. Рационально мысля, я избегала все неприятные конфликты и никогда не ощущала такого превосходства, затыкая чужие рты. Неужели это тоже я, или Алисия взяла верх надо мной?
Я ворочаюсь в огромной кровати, но бархатное одеяло душит, а балдахин давит сверху, словно крышка гроба. Тишина особняка кажется неестественной. Она не наполнена скрипом старых балок, шорохом за стенами, едва слышным биением невидимого сердца дома.
В памяти всплывает тень из библиотеки. Острый страх сжимает горло. Я вжимаюсь в подушки, пытаясь загнать его обратно, в тёмные уголки сознания. Но он не уходит. Он дышит в такт моему сердцу.
И тогда приходит странное, необъяснимое желание. Посмотреть ему в лицо и понять. Может, мы знакомы? Нет, это точно безумие, порождённое усталостью и переизбытком впечатлений. Инстинкт загнанного зверя, предпочитающего встретить угрозу, чем ждать её в западне.
Когда я сбрасываю с себя одеяло, холодный воздух комнаты обжигает кожу. Дрожащими руками я накидываю на плечи шерстяную шаль, её грубая текстура хоть как-то цепляется за реальность. Босиком на цыпочках я подхожу к двери и прислушиваюсь. Ничего. Лишь собственное предательски громкое дыхание.
Открыв дверь, я выглядываю в коридор, поглощённый мраком и холодом. Паркет леденит ступни, и я надеваю тапочки, что недавно обнаружила под кроватью, и иду, повинуясь лишь смутному внутреннему импульсу. Тени шевелятся в такт моим шагам, портреты на стенах кажутся живыми, провожают меня глазами, полные немого укора.
И вот вдалеке я вижу тонкую полоску света, пробивающуюся из-под массивной двери. Кабинет Киллиана. Что он делает там в такой час?
Любопытство заставляет меня подойти ближе. Дверь приоткрыта на палец, и я замираю, не решаясь заглянуть внутрь.
В центре за массивным столом, заваленном чертежами и деталями, сидит Киллиан, склонившись над каким-то сложным прибором. На нём тёмный халат, его обычно безупречно уложенные волосы сейчас в беспорядке падают на лоб. В свете зелёной лампы с абажуром его лицо кажется бледным и уставшим, но сосредоточенным. В тонких пальцах он держит крошечную пружинку, пытаясь с помощью пинцета установить её на место. Его движения точны, но в них сквозит глубокая, почти физическая усталость.
Я заворожено смотрю на него. Этот человек, обычно такой замкнутый и недоступный, сейчас кажется уязвимым. Поглощённым своим миром шестерёнок и пружин.
— Собираешься простоять там всю ночь? — раздаётся в тишине его спокойный голос, заставляя меня вздрогнуть. Он не поднимает головы, продолжая возиться с прибором. Как он узнал? Я не издала ни звука.
— Я… Я не могла уснуть, — шепчу, и он наконец откладывает пинцет и поднимает на меня глаза, в свете лампы показавшиеся бездонными.
— Войди. Здесь не должно быть сквозняков. — И я осторожно вхожу, с тихим щелчком закрывая за собой дверь.
— Прости, что потревожила.
— Ты не потревожила, — он откидывается на спинку кресла. — Бессонница — мой старый спутник. А что мучает тебя?
Я подхожу ближе к столу, моё внимание привлекает прибор, над которым он работает. Это обычные настольные часы в привычном его понимании.
— Сон просто не идет, — признаюсь я. — А это что?
— Наследственная болезнь всех Крыловых. Мой дед собирал самые точные часы в империи. Он верил, что если понять принцип любого устройства, отсчитывающего время, можно его скорректировать. Восстановить нарушенный порядок. — Киллиан вдруг поднимает взгляд и смотрит на меня с интересом. — А тебя не пугает вид разобранного механизма? Обычно дамы морщатся при виде машинного масла.
— Нет. — Я качаю головой, невольно улыбнувшись. — Мне нравится, как всё устроено. Каждая деталь на своём месте. Всё логично, всё подчинено законам.
Он смотрит на меня с тихим изумлением, словно видит впервые. Затем отодвигает стул, встаёт и направляется к большому окну, выходящему в сад.
— Смотри. — Киллиан отодвигает тяжёлую портьеру, я подхожу и с любопытством выглядываю. Небо заволокло чёрным бархатом, усыпанным мириадами бриллиантов. Звёзды сияют так ярко, в моём залитом электрическим светом мире.
— Красиво.
— Они тоже подчинены своим законам. Движутся по незыблемым орбитам. Предсказуемо. Надёжно. Можно рассчитать их путь на столетия вперёд. — Он замолкает, а затем в его голосе звучит горечь. — В отличие от людей. Их поступки… их души… В них нет такой ясности.
Мы стоим так несколько минут.
— А Виктор… — вспоминаю я взбалмошного офицера. — Он, кажется, очень предан тебе. На балу он был готов на всё, чтобы оградить тебя от лишних пересудов.
— Виктор всегда упрекает меня за малодушие. Говорит, что я прячусь в своих книгах и механизмах от реального мира. — Киллиан поворачивается ко мне и прислоняется плечом к оконному косяку. — Он лучший друг, какой только может быть, и он… невероятно разносторонен. Может за минуту разрядить любую напряжённую ситуацию шуткой, а через пять — провести сложнейшую дипломатическую встречу. Его преданность… основана на осознанном выборе. И я благодарен судьбе за то, что он сделал его в мою пользу.
В его словах столько искренней теплоты и уважения, что во мне шевельнулась странная, колючая зависть. Быть так уверенным в ком-то. Иметь такую опору.
— Да, — тихо соглашаюсь я. — Тебе повезло.
Мы снова молча смотрим на звёзды. Напряжение между нами не исчезло, но оно изменилось, стало менее враждебным, более терпимым.
— Тебе нужно отдыхать. Ты перенесла сегодня слишком много.
— А ты?
— Я ещё поработаю. Бессонница, помнишь? — Он подходит к столу и берёт керосиновую лампу и возвращается ко мне. От жёлтого пламени сильно выделяются тени под его глазами и тонкие морщинки у висков. — Позволь проводить тебя.
Мы выходим из кабинета в тёмный коридор. Он идёт рядом, его присутствие не кажется угрожающим. Оно… стабильное. Как якорь в ночном море.
У моей двери Киллиан останавливается.
— Спокойной ночи.
Он ждёт, пока я не скроюсь в комнате, и лишь тогда слышу его удаляющиеся шаги. Я прислоняюсь к двери, прислушиваясь к тишине. Место страха заняло странное, тёплое чувство. Возможно, в этом мире из шестерёнок и пружин есть место не только для проклятий, но и для чего-то хрупкого, едва зарождающегося.
Глава 24
Сорок часов размеренного, почти идиллического заточения. Время
