Невестка слепого барона - Полина Ром
Было тяжело, отвратительно воняло перегаром и даже немножечко рвотой. Слава всем богам, целовать меня он не пытался. Я зажмурила глаза и отвернула лицо в сторону, стараясь реже дышать. Удерживая своей левой рукой у меня над головой обе мои кисти, это мужское тело все елозило по мне, синхронно делая в стороне какие-то непонятные скребущиеся движения правой рукой. Казалось, он пытается что-то выцарапать из стены…
Я совершенно не понимала, что это за странный ритуал он сейчас выполняет, и даже пищать не осмеливалась, настолько все это было жутко и не по-человечески. Тем более, что когда он елозил по мне, никаких мужских половых органов не чувствовалось. Вообще совсем… Как будто на меня упал тяжелый манекен из магазина одежды, который подключили к ритмично толкающему его моторчику. Я даже осмелилась приоткрыть глаза, чтобы посмотреть, почему он так сопит и как бы подпрыгивает на мне…
В этот самый миг он сделал совершенно незаметное для зрителей, сидящих слева от него, резкое движение правой рукой, и я почувствовала весьма болезненный режущий укол. Только “укол” этот был вовсе не там, где должен был случиться в первую брачную ночь, а в правое полупопие. Я вскрикнула от неожиданности и почувствовала, как по ягодице побежала кровь, напитывая ткань сорочки.
Тетки, про которых я как-то позабыла, сочли нужным прокомментировать момент:
-- Нечего орать-то! Вот так девки и становятся женщинами.
-- И не говорите, баронесса. Все через это прошли, никто не помер.
-- Ай, эти нынешние, до чего ж изнеженные! – вмешалась преподобная мать. – В мое время невесток выбирали, чтоб кровь с молоком была. Чтобы у нее на груди и на заду одежда трещала! От такой и детишек можно ждать в скорости.
-- Ваша правда, преподобная мать, – раздался голос свекрови. Невесты нынче обмельчали. Ну уж если Господь и этой детишек не даст, оженю сына на вдове какой богатой. Нет детей, так хоть чтобы прибыток с нее был в доме. Не везет сыну -- одни пустоцветы девки теперь. Вот я в свое время аккурат через девять месяцев мужу сына принесла!
Не знаю, сколько по времени продолжался этот театр абсурда, но наконец, животное, которое пыхтело на мне, изображая половой акт, отвалилось в сторону, быстро одернув свою сорочку. А я, получив свободу, села на кровати, потирая затекшие кисти рук и одновременно пытаясь запахнут на груди остатки ночнушки. Сорочка у меня под задом была влажная и теплая, кровь все еще сочилась из ранки.
-- Ну, дорогие Свидетельницы, сами вы все видели: сынок мой не подкачал. Да и смешно было думать, что этакий молодец, да и не справится. Однако все же лучше, когда все по правилам старинным идет. Бабки и деды наши так делали, значит, и нам грех уклоняться, – разливалась соловьем баронесса. – Думаю, можно и нам на покой отправляться. Сейчас сынок отдохнет немного и, глядишь, в другой раз положенное ему потребует! – с каким-то кудахтающим смехом сообщила свекровь.
-- Да-да, госпожа баронесса, все мы видели. И всё, хвала Господу, прошло, как и следует.
Заскрипело кресло, баронесса заворочалась и крикнула:
-- Ганка! Вывези меня отсюда!
Вбежала служанка, которой баронесса приказала:
-- Как меня отвезешь, сбегай, молодым простынь поменяй. А эту преподобной матери отдашь.
– Говорят, герцога нашего дед, упокой Господи, его душу, прямо без остановки три раза смог! – зачем-то сообщила баронесса Штольберг. – И Свидетельницы это подтвердили!
-- Говорить многое можно, баронесса Штольберг, а некоторые свидетели, на ком креста нет, и не такое подтвердят – недовольно пробурчала моя свекровь.
Вся компания выходила через распахнутые служанкой двери, и начала о чем-то тихо хихикать и шептаться, что я уже не могла разобрать.
Женщины ушли, а муж зашевелился, и я испуганно обернулась к нему. Он внимательно смотрел мне в глаза, и в тусклом в свете горящих свечей казалось, что белки глаз у него совершенно красные, как у какого-нибудь монстра из фильмов ужасов.
-- Болтать будешь, лично повешу на воротах, как изменщицу. Поняла? За жену никто не спросит…
Я боялась этого мужика до судорог, потому молча закивала головой. Вошли две служанки, одна из которых, дождавшись, пока баронет встанет, скрутила простынь с кровати. Вторая в это время снимала с меня остатки сорочки. И на простыне, и на батистовой тряпке, которая служила моей ночной одеждой, были крупные алые пятна крови. Забрав с собой добычу, та, кого баронесса называла Ганкой, вышла из комнаты. Вторая шустро застелила свежее белье.
Мой муж сразу же завалился на кровать и, отвернувшись к стене, натянул одеяло так, что торчала только макушка. В комнате было прохладно. Я стояла голая, обхватив себя руками, а женщина лет тридцати пяти, не больше, тихонечко мне шептала:
-- Не пужайтесь, баронетта, все уже и закончилось. Я вот водички тепленькой принесла, так сейчас вас обмою. И меня запомните. Ниной меня кличут. Я вам, случись надобность, услужать буду.
Из-под стола она выдвинула деревянную небольшую шайку и жестом мне велела встать в нее. У служанки действительно был с собой большой глиняный кувшин теплой воды. Она полила мне, смывая влажной тряпкой следы крови с моей правой ноги.
Я незаметно сунула руку за спину и ощупала ягодицу: небольшой порез и не слишком глубокий, как мне показалось. До меня медленно начал доходить идиотизм ситуации: у моего так называемого мужа какие-то серьезные проблемы со здоровьем. И вся эта инсценировка была подготовлена им заранее. Ну уж точно не пальцем он ткнул в меня. Это или ножик, или какой-то острый кусок металла, который он спрятал между периной и стенкой. Спрятал заранее, так как знал, что сам не справится.
У этого открытия были как плохие, так и хорошие стороны, но пока я не могла об этом думать и оценивать здраво. Служанка помогла мне вытереться насухо, подала старенькую и штопаную, но, по крайней мере, чистую и целую сорочку и, сочувственно повздыхав, сказала:
-- Ложитесь-ка спать, баронетта. Завтрева еще дел много, поднимут вас рано.
