20 см - Александр Кормашов
На слове «фитилюшка» Крутон склонил голову набок и уставился сверху на темя Мирмиколеона, уже нормальное темя, с волосками, никак не резиновое. Сам муравьиный лев не прореагировал на то, что на его темя смотрят.
— Конечно, я не пророк, — Крутон перевёл взгляд на аудиторию. — Я лишь плохой философ. Хотя немного я богослов. И как богослов я обязан сказать пару слов про людей, но, кажется, мы все уже немного устали. Хотите передохнуть? Передохнуть. Я правильно поставил ударение? — он вновь сверху вниз посмотрел на темя Мирмиколеона. Темя оставалось непоколебимо.
В зале зашумели. Крутон поднял руку и продолжил.
— Да, если бы я написал это слово на бумаге, отдельно, отдельно, обособленно от всех других слов, возможно, я бы ещё и задумался, где стоит ударение. Но я говорю с вами. И я не ошибаюсь. Могу ошибиться лишь в дате и в часе, когда двигатель под нами заработает на полную мощь. Но сегодня мы стали свидетелями приближения этой даты. Хотя, возможно, пора уже вести речь и о часе…
Тут что-то случилось. Подземный толчок, гул, что-то прошипело снаружи, за окнами, но в зале уже поднимался свой собственный шум. Многие вскочили на ноги, многие о чём-то громко говорили, кто-то начинал плакать.
Нерион-1с тоже взволновался. Но в отличие от других, его волнение было вызвано прояснением. Как будто что-то замкнулось у него в голове, искра, дымок, потом дым рассеялся. Он ясно помнил свой первый визит к философу и богослову. Когда Крутон спал. Когда он лежал, вытянувшись на своём круглом топчане, изображая часы, тело — стрелки. Странно, но сейчас он напоминал часы ещё больше. Только не круглые, механические, а песочные. Тело муравья, в принципе, оно и выглядит как песочные часы. Состоящие из двух колб. Правда, если без головы. А если взять с головой, то уже из трёх колб.
Три колбы таких песочных часов в какой-то степени и представлял сейчас Крутон. Только из верхней колбы песок уже словно высыпался. Крутон больше не хотел говорить. Он мог бы ещё лишь напомнить о тех дырах, ходах и пещёрах, которые время от времени обнаруживаются в стенках их воронки. Кто-то говорил, что это сделала природа, кто-то находил в них следы деятельности предыдущей цивилизации муравьёв. Но про это всегда говорили все, а значит, никто ничего не знал.
Крутон стоял молча, потом тяжело вздохнул, выдохнув из себя воздух. И тут же по всему будто пронёсся лёгкиё сквознячок.
— Жаль, — сказал он, понизив голос. — Жаль.
Все примолкли. Однако, вернув к себе внимание, Крутон уже больше не говорил. Он опять Крутон посмотрел сверху вниз на Мирмиколеон, и на этот раз муравьиный лев прореагировал. Он встал.
Вид муравьиного льва по привычке вызывал в муравьях что-то вроде паники. Сдавленной паники. Его слушали в мёртвой тишине.
— Единственный шанс на спасения, — сразу начал говорить он, — это рыть. Рыть дальше, продолжать рыть. Возможно, сегодняшний эксцесс был предварительной продувкой перед запуском двигателя, какой-либо из его систем.
При слове «продувка» Фарн-2с резко вскинул брови. Нет, бывают же совпадения! Однако Мирмиколеона беспокоил не двигатель. Не столько сам двигатель, существование которого он считал очевидным.
— Гамэргаты, я обращаюсь к вам! — внезапно воскликнул он и повторил чуть потише: — К вам обращаюсь я.
Стоящий, он был одного роста с сидящим Крутоном, но голос его звучал на уровне великана. Совсем не напоминал тот, что был у служки, слова звучали очень громко и чётко, с сильным эмоциональным накатом, пробивающим до самых закоулков сознания. Это был голос правителя.
— Гамэргаты, — повторил ещё более доверительно. — Не мне вас учить, что жизнь имеет ценность сама по себе. Каждый в себе ощущает эту жизнь, она в нас булькает, кипит, претерпевает метаморфозы, но мы — гамэргаты. Мы — мужчины и женщины. И мы производим детей, которые тоже имеют право стать мужчинами и женщинами.
Он сделал длинную паузу. Все молчали.
— Возможно, когда-то вам говорили, что гамэргаты — это низшая форма организации муравьиного рода. А высшая — та, когда одна единственная муравьиная матка производит всех особей, рабочих особей, исключительно женского пола, работниц. Так было. Но мы великая нация! Мы смогли исправить закон природы и вернуться к нашему прежнему природному гамэргатству. Мы дали женщинам свободу и право достигать своей половозрелости, дали свободу и право выходить замуж, свободу и право рожать детей. Мы дали каждой женщине возможность почувствовать себя муравьиной маткой!
В зале снова началось шевеление. Жёны и дочери переглядывались, видимо, догадавшись, что они тоже здесь не случайно.
— Конечно, у нашей цивилизации ещё масса недостаток. Не до конца искоренена система каст. Кто-то, несмотря на заслуги, по-прежнему не может выйти из своей касты, чтобы создать свой собственный род более высокого порядка. Кто-то не может прибавить лишний слог к своему имени просто по причине устаревшего законодательства или бюрократических проволочек. Но мы над этим работаем. Следующие поколениям муравьёв будут узнавать только в школе, что когда-то между их предками ещё не было полного равенства. Следующие поколения муравьёв, я уверен, создадут цивилизацию истинно свободных и равных в своих правах и обязанностях муравьёв! Но это будет потом. А сегодня мы стоим перед величайшей угрозой.
На этом месте Мирмиколеон снова выдержал паузу, ещё более длинную. Все ждали, замерев.
— Эта угроза состоит в том, что нынешняя форма нашего существования конечна. Как это ни печально звучит, мы действительно живём в сопле реактивного двигателя. Того двигателя, который рано или поздно заработает на полную мощь. Мы не знаем, кто его создал и кто его включит, а также когда и зачем. Также мы ничего не знаем о том, как устроена Земля. Кто-то из нас верит, что всем правят люди. Что это они придумали и создали нашу планету. Я не знаю. Никто не знает. Я знаю лишь то, что есть некоторые вещи, которые люди никогда бы не смогли изобрести. И даже додуматься до некоторых вещей. И даже помыслить о них. Вот в это я твёрдо верю. И мы этим горды. И гордиться будем всегда.
Последние фразы Мирмиколеон произносил совершенно беспафосно, но его слова несли жуткий холод. Многие в зале поёжились. Он добавил:
— Увы, но сегодня мы все видели этот мир в последний раз. Сохраним же его образ в нашей памяти. Дальше нас ждёт только
