20 см - Александр Кормашов
Вдруг все замолчали. В дверях стоял ещё один гость. В отличие от всех других муравьев, сутулых от природы, он был слишком длинный и прямой. На фоне светлого дверного его тёмный силуэт прорисовывался, как восклицательный знак. Или как стрелки часов, показывающих шесть-ноль-ноль.
— Это вы? — неожиданно узнал Нерион-1с.
Эйнион чуть было тоже не откликнулся эхом:
— Ввв… — но «ы» не договорил.
Из всех присутствующих муравьёв только этот учёный, а также помсанитара и его ногастая подруга, наконец-то счастливо уснувшая на диване, могли бы объяснить, почему этот муравей по имени Крутон весь такой длинный и прямой. Потому. Это от постоянного лежания на круглом топчане в положении «навытяжку». А вот почему философ и богослов тут странным образом оказался и что он здесь делает, это было не под силу объяснить даже им.
Крутон направился прямо к Мирмиколеону, они пожали друг другу руки, причём муравьиный лев немного даже привстал, потом оба сели. И оба сидели так, как будто сидят в президиуме, а все остальные собрались на собрание, чтобы их послушать.
XVI
В лаборатории, занимавшейся проблемой сверхуплотнения грунта, а потому и располагавшейся глубоко под землёй, о событиях в городе узнали с небольшим запозданием. Фарну-2с позвонила мать. Она была на работе, и в трубке было слышно, как где-то неподалёку кричит новорождённый ребёнок. Но и волнение в голосе матери было таково, что, казалось, она тоже кричит.
Отсюда, из лаборатории, город всегда воспринимался, как другой мир, и Фарн-2с не сразу разобрал слова матери про какой-то вихрь. Вихрь? Какой вихрь? Не продувка? Он только что завершил продувку системы отвода газов из грунта, и в голове вертелось навязчивое слово. Нет, странно, какая продувка может быть на улице?
А в городе говорили разное. Кто-то видел именно вихрь, кто-то пережил невероятную бурю, а кто-то наблюдал узкий жаркий спиралевидный поток, змейкой… — змеёй! змеищей! — пронёсшийся по улицам города снизу вверх.
— Позвони отцу! — напоследок крикнула мать, и связь прервалась. В тот день везде были сбои.
Но отец уже сам звонил на второй линии. Он велел забрать мать с работы и быстрее везти…
— Куда везти?
В трубке послышались гудки.
— Куда везти-то?
В лаборатории между тем поднялась суматоха. Все бегали, звонили, обсуждали. Лишь Персон-а-2д смотрела вокруг сонными глазами. С утра она жаловалась на боли в животе, будто её что-то раздувает. В машину она и правда садилась несколько пополневшей, и ремень безопасности перетягивал её слишком туго. Всю дорогу она ныла и жаловалась.
Мать знала, куда надо ехать. Она подбежала к машине сына, на ходу скидывая белый халат и засовывая его в сумку. Дёрнув пассажирскую дверцу, увидела на переднем сиденье перетянутую наискосок Персон-у-3д, поперхнулась, однако промолчала и села сзади.
Завалы в районе Дома слова оставались по-прежнему не разобранными, но, кажется, их никто и не собирался разбирать. Разрушения имелись и в других местах, и даже более сильные, но самая сильная пробка возникла по дороге наверх. Им же требовалось вниз.
Многие машины тоже ехали вниз, но лишь малая часть из них не сворачивала в районы Спального пояса, а продолжала двигаться всё дальше и ниже, к той части серпантина, где от водителя уже требовалось большое умение тормозить двигателем и выписывать правильную дугу в поворотах. Бар-клуб «20 см» находился в той части воронки, где сужение дорожного полотна становилось критическим. Впрочем, дальше дороги вообще не было. Ниже находились только огни нефтеперерабатывающего завода, какие-то нервные огни, с резкими выбросами пламени. Дул жаркий встречный ветер.
До самого бар-клуба доехать не удалось. Машины останавливались впритык, бампер к бамперу, их нужно было бросать и дальше идти пешком. Фарн ждал своих на дороге. Для этого он поднялся далеко вверх и помог найти дырку для более-менее удобной парковки. Жена из машины вылезла чуть ли не через окно, а вот с Персон-ой-3д пришлось повозиться. Она как-то погрузнела и с трудом двигалась. Но потом, правда, расходилась и дверям клуба подходила уже вполне нормальной походкой.
Они попали в зал в тот момент, когда сидевшие за столом, как в президиуме, Мирмиколеон и Крутон о чём-то пошептались, потом Крутон встал и начал речь. Для этого ему можно было даже вставать, он и сидя достаточно возвышался. Философ и богослов сразу не стал выбираться выражения и назвал присутствующим трутнями. Он и бар предложил переименовать в «Трутни». Пока, мол, ещё есть время. Впрочем, это оказался риторический приём, необходимый, чтобы сразу завладеть вниманием зала. Затем он поправился: какие же они трутни, какие бездельники, если приходят сюда каждую субботу и продолжают рыть свой подземный ход. Но куда? И зачем?
— Инстинкт! — вдруг поднял палец Крутон. — Я говорю, инстинкт.
Зал немного заволновался.
— Именно. Спросите себя, зачем вы это делаете, и вы будете сильно удивлены, потому что никто из вас ничего не объяснит.
Муравьи стали переглядываться. Не только лишь те, кого только что назвали «трутнями», члены их семей тоже. Последним, так резко выдернутым из привычной жизни, тем, чьи машины теперь громоздились брошенные на подъезде к бар-клубу «20 см», всё это представлялось уже полной фантасмагорией. Непостижимо, чтобы их отцы, мужья, братья по субботам здесь рыли тоннель. Вместо того чтобы… Не может такого быть!
Крутон дал возможность части зала попереживать. И даже сам в этом немного поучаствовал. Как будто был тоже удивлён, почему нет предела большой муравьиной глупости. Почему каждую субботу две дюжины муравьёв собираются здесь лишь затем, чтобы рыть какой-то тоннель. Нет, конечно, потом и посидеть, но сначала-то рыть! А зачем? А куда? Неужели в соседнюю воронку? Короче, инстинкт.
— Друзья! — вдруг возвысил голос Крутон. — Возможно, мы все недалеки от истины, и неважно, считаем ли мы соседнюю ворону жерлом потухшего вулкана или, может быть, соплом реактивного двигателя. Некого двигателя, тягой которого Земля и движется в космосе. Мы просто будем надеяться, что соседний двигатель не работает. Возможно, сейчас планета летит как раз в таком направлении, что соседний двигатель на какое-то время будет оставаться не нужен, я не знаю. Допустим, что он просто не работает. В отличие от. Я сказал «в отличие от», и, думаю, многие из вас что-то поняли.
Он сделал паузу, чтобы многие ли муравьёв что-то поняли. Немного. Он продолжил.
— Знаете, кто-то уже сравнивал нас с микробами, живущими на стенках реактивного сопла. Возможно, это был я. И, видимо, я плохой философ, если не смог не прибегнуть к сравнению. Хорошему философу сравнения не нужны.
