Бей или беги - Рита Лурье
— Что это? — спросила девушка, листая страницы. Она толком не понимала, что попало к ней в руки. На стопке листов были фотографии каких-то незнакомцев, окруженные плотным машинописным текстом, сплошь состоящим из загадочных терминов. Томасин пролистнула бумаги и зацепилась взглядом за знакомое лицо на снимке — она опознала человека из группы охотников, что когда-то грубил ей в столовой. Следом — еще одного. Ее пальцы непроизвольно разжались, и страницы, кроме одной, разлетелись во все стороны. С последней фотографии на нее смотрел Малкольм, моложе, без шрама, но все равно легко узнаваемый. Рядом со снимком стояло совсем другое имя.
— Как это понимать? — пробормотала Томасин.
— Это заключенные, что содержались в этой тюрьме, — пояснил Зак, прикусив пухлые губы, — до того, как… ну… ты понимаешь. Убийцы. Педофилы. Насильники. Маньяки. Это была тюрьма строгого режима для самых… отбитых. Почитай за что они тут сидели…
— Нет! — девушка помотала головой и судорожно скомкала листок, — это теперь не важно, Зак. Прежнего мира больше нет. Все по-другому…
— Вот тебе и ответ, что такое эта «волчья гонка», — продолжал парень. Он вытащил из рукава нож и выставил на ладони перед Томасин, — пожалуйста. Убей меня. Быстро. Они…
— Да ты спятил! — рассердилась Томасин, отнимая у него оружие, — никто не…
Она не успела договорить. Чуткий слух охотницы уловил шаги на лестнице. Две или три пары ног. Инстинкты подсказали Томасин, что она слышит ни что иное, как тяжелую поступь палача, идущего за своей жертвой, чтобы привести приговор в действие.
Томасин успела спрятаться за мгновение до того, как за Заком пришли. Она забежала в соседнее помещение и забралась в вентиляционную шахту, радуясь своему маленькому росту и миниатюрной комплекции. Карабкаться по скользкому металлу было сложнее, чем по шершавой коре и веткам деревьев, но ее подстегивало отчаянное желание выжить. Скорчившись в душной темноте, она прислушивалась, но не могла разобрать, что происходит с Заком. Вроде как, его не убили, а просто куда-то увели. Но вряд ли его ждет что-то хорошее за бегство с поля боя. Томасин решила, что придумает, как помочь ему и при возможности организует побег. Друг сам вырыл себе яму, да только она не могла позволить ему погибнуть. Она по-своему к нему привязалась.
Она сразу отмела идею попросить за Зака у Малкольма. Он неоднократно подчеркивал, что правила есть правила — он не преступит их даже из-за привязанности к Томасин. Зак облажался. Возможно, он переоценил урон из-за найденных им бумаг, но трусость в Цитадели все равно порицалась.
Сама Томасин еще толком не поняла, как ей реагировать на правду о прошлом многих обитателей лагеря. Она засунула скомканный листок с досье Малкольма в карман, но не нашла его, вернувшись в комнату. Скорее всего, она потеряла его, выбираясь из вентиляции.
Это была первая ночь за долгое время, когда она осталась в своей камере, а не пошла к Малкольму. Она боялась проболтаться о своих планах по спасению Зака, которые мужчина едва ли оценит. Он сам зашел к ней утром, чтобы коротко поцеловать, пока Томасин старательно прикидывалась спящей.
— Просыпайся, крошка, — шепнул он, — сегодня особенный день. Ты же сама этого хотела.
Томасин дождалась его ухода, вскочила и принялась шустро собираться. Она догадалась, что за «особенный день» Малкольм имел в виду. Выглянув в крошечное окошко, девушка увидела во дворе заметное оживление. Мусор после битвы прибрали и уже накрывали столы.
В первую очередь она отправилась проверить список. Все так. Она вышла на лидирующую позицию, а Зак спустился в самый низ. Дайана, прохлаждавшаяся в главном корпусе, панибратски похлопала Томасин по спине. Будто они старые подруги.
— Поздравляю, — сказала она и подмигнула, — не зря ты тогда отобрала у меня шмотки.
Томасин едва сдержалась, чтобы не ударить Дайану за такое откровенное оскорбление. Этой фразой женщина разом обесценила все ее труды, все ее заслуги, сведя все достижения девушки к связи с лидером. Так это, наверное, и выглядело в глазах Дайаны — Томасин запрыгнула в койку к Малкольму, чтобы утереть всем нос. Имя самой Дайаны болталось где-то в среднечках, не заслуживших внимания.
Они долго бурили друг друга ненавидящими взглядами, пока Дайана не ушла, торопясь к началу речи. Томасин же не хотела ее слушать, но ее вынесло во двор толпой людей, хлынувших поглазеть на счастливчиков. Девушке хотелось закрыть уши. Каждое слово Малкольма впивалось ей прямо в мозг, подпитывая паническую мысль: сегодня Зака убьют. Он тоже был здесь — стоял хмурый, молчаливый, по правую руку от предводителя. Томасин встрепенулась, лишь услышав собственное имя. Глаза всех присутствующих разом нацелились на нее.
— Впервые за время существования этой традиции чести участвовать в «Волчьей гонке» удостаивается девушка, — провозгласил Малкольм, в отличие от всех остальных, даже не глядя в ее сторону. — Особенная девушка, — подчеркнул он, — ее вклад в жизнь лагеря превзошел всех остальных. Она доблестно сражалась минувшей ночью. И она лучшая охотница.
Толпа вытолкала Томасин к нему. Мужчина собственнически приобнял ее за плечи и вдруг поцеловал. У всех на виду. Этот поцелуй не походил на все прежние — он был сухим и исполненным злости.
Он знает — поняла Томасин. Знает, что она была вместе с Заком, когда он нашел те бумажки. Сомнений быть не могло. Она ощутила, как незаметно от всех, Малкольм что-то всунул в ее вспотевшую от волнения ладонь. Смятый лист. Она догадалась, но не осмеливалась посмотреть и получить подтверждение.
Всю дорогу она не выпускала страницу из руки, даже когда обнимала Малкольма, сидя позади него на мотоцикле. Томасин боялась смотреть на него. Ее взгляд был прикован к Заку, ей нужно было успокаивать себя, что с ним все в порядке. Хотя бы пока. Словно, если она упустит его из виду, он тут же умрет самой страшной смертью.
Процессия завершила свой ход на опушке леса. Пять машин и один мотоцикл. Тринадцать человек — и последний, тринадцатый, едва передвигал ноги от ужаса, пока его тащили из машины силой. Зака не стали связывать, никто не ждал от него побега, он выглядел сломленным и сдавшимся. Его толкнули на землю, и он упал, за мгновение до столкновения с землей, выставив перед собой ладони, чтобы смягчить падение.
— Господа, — Малкольм снова взял слово, — в этом году мы проводим «гонку» раньше, чем обычно, но всем нам нужна разрядка после атаки мертвецов. Один день в году мы позволяем себе все, что запрещено в стенах лагеря. Вы — лучшие представители общества Цитадели и заслужили возможность отпустить себя на волю. Никаких
