Пересдать и выжить. Гордыныч - Александра Черчень
– Это мой коллега оказался взяточником, так что я несу ответственность за его вымогательство, – выдал Эрвикс. – А таким, как ты, Эла, нечего делать в таверне Хьюго Флиса.
– Кто сказал?! – опешила я.
– Я! – в три голоса ответили окружающие.
А потом отец вперился в профессора немигающим взглядом, и стало видно, как дергается у папочки веко. Но нового конфликта удалось избежать благодаря неожиданно взявшей себя в руки маме.
– Так! Ну-ка давайте присядем и поужинаем, – велела она строго. – Мне кажется, у нас есть о чем поговорить, но делать это лучше на сытый желудок. Милый, помоги мне накрыть на стол. Эла, а ты погрей лапшу.
– То есть, она проспала экзамен, обманула нас, ламите с Ритой выпила как ни в чем ни бывало, профессора доставала, тайно работала в таверне Флиса, а теперь нам ее жалеть?! – запротестовал отец.
– Милый, – обманчиво ласково проворковала мама, – мы все выясним позже. В спокойной обстановке. А пока Эла просто извинится перед уважаемым профессором.
На меня зыркнули так, что я тут же согласно произнесла:
– Простите, мистер Эрвикс. Я ужасно виновата и о-очень раскаиваюсь. Обещаю, что больше вас не побеспокою.
– Э нет, у нас уговор, – возмутился профессор. – Извинения я, конечно, принимаю, но еще два дня Эла будет проходить практические задания, чтобы я смог убедиться в ее умениях. Иначе зачем я потратил столько времени до этого?
– Справедливо, – кивнула мама. – Пусть занимается и покажет, на что способна. А теперь идемте в кухню. Вы пока присядьте, Даниэль. Могу я к вам обращаться так, по-простому? Наверное, можно и на ты перейти. Все же вы мне в сыновья годитесь.
Я едва не застонала, понимая, что у мамы снова на уме. Фыркнув, первой убежала в кухню. Уже оттуда слышала бурчание папы:
– Ты всегда ее жалеешь и в итоге совсем избаловала. Смотри, в ней ни капли настоящего раскаяния.
– Ну так накажи ее, – предложила мама.
Я замерла. Наказать? Меня никогда в жизни не наказывали. Прислушалась, затаив дыхание.
– Да ей и так досталось, – ответил папа. – И вы извините, профессор. Я верну вам долг Элы, это не обсуждается. Спасибо, что вступились за нее и даете шанс исправиться.
Я подошла ближе к двери, чтобы услышать ответ Даниэля, но тут в кухню вошла мама и громко сказала:
– Подслушивать невоспитанно, дорогая. Ты уже погрела лапшу? Мужчины голодные.
Пришлось с покаянным видом идти к холодильному шкафу, а после весь ужин сидеть и отвечать на неудобные вопросы родителей. Тогда же пришлось сознаться еще и в пробуждении стихий. После этого папа страшно за меня испугался, а мама обрадовалась и обещала научить всему, чему сможет. Но – вскользь – раз пять предложила профессору Эрвиксу взять это бремя на себя, ведь он большой специалист! Даниэль выглядел при этом возмутительно довольным и смотрел на моих родителей со смесью одобрения и восхищения. Уходить профессор не торопился, а когда наконец собрался, мама заставила меня проводить его до поворота улицы. Потому что именно так, по ее словам, поступают воспитанные девушки со своими гостями.
Гость улыбался, кивал и всецело поддерживал мамины наставления, чем страшно меня раздражал. Проводив его, я пообещала прийти утром в десять и вернулась в дом в ожидании новых нравоучений.
Однако папа с мамой уже обсуждали дела лапшичной, а мне лишь сунули под нос заваренную ромашку, поцеловали в обе щеки и порекомендовали пораньше лечь спать, чтобы не сильно нервничать.
После всех случившихся за вечер потрясений и откровений я думала, что долго не усну. Так что, укладываясь в постель, морально готовилась ворочаться и со всей силы переживать обо всем сразу. Однако и тут случилось неожиданное: то ли ромашковый чай подействовал, то ли я оказалась натурой слишком черствой для душевных метаний, но уснула сразу – лишь голова коснулась подушки.
* * *
– Доброе утро, – поздоровалась я с хозяйничавшей на кухне мамой.
Утро выдалось очень ранним и бодрым. Даже без будильника я встала в восемь и чувствовала себя чудесно. Может, оттого, что наконец отдохнула, но – скорее всего – так сработала чистая совесть.
– Привет, дорогая. – Мама быстро обняла меня и чмокнула в щеку, стараясь не касаться одежды испачканным в муке передником. – Будешь блинчики?
– Конечно! – с воодушевлением кивнула я и взяла с плиты чайник.
Взвесив его в руке, поняла, что воды явно не хватает. Тогда, сняв крышку, сунула посудину под кран. Хотела уже активировать артефакт, но замерла… и призвала стихию. Осторожно, даже бережно, ведь домашнюю сантехнику было особенно жаль. В кране загудело. Страх на миг сковал мое нутро, но тут же отпустил, когда тонкая струйка сама собой полилась в подставленную тару.
– Ого, а ты молодец.
Я вздрогнула от раздавшегося рядом голоса матушки. А после перекрыла ток силы, а стало быть и воды, и, пожав плечами, ответила:
– Да вот, тренируемся.
– Об этом тоже стоит поговорить, – заметила мама, глядя мне в глаза с явным вопросом. – Как так случилось, что стихии проснулись, Эла? Активация – это обычно очень сильное эмоциональное потрясение. – Немного помедлив, она со вздохом добавила: – И даже оно не гарантирует расширения резерва. У меня, например, так ничего и не случилось, несмотря на встречу с твоим папой, побегом из Нормегии и дальнейшими событиями: твое рождение, становление нашего дела… Было сложно, особенно поначалу. Я из благородного рода, а значит, разумеется, имела представление о том, как вести дела дома. Но это подразумевало скорее умение управлять прислугой, устраивать вечера и праздники, принимать гостей…
На лице мамы появилось редкое выражение: затаенной грусти. Обычно она вся светилась счастьем и щедро делилась им со всеми нами.
– Ты редко рассказывала о том, что было раньше, – взяв маму за руку, сказала я.
– Потому что мне всегда хотелось делиться лишь хорошим, – улыбнулась мама.
– Но история вашего побега и устройства нашего дома очень важны, – напомнила я.
– Ох, Эла. Я не очень люблю вспоминать, что сбежала с твоим папой, став позором своего рода, – спокойно призналась мама, возвращаясь к плите и переворачивая блинчик.
– Почему позором? – Я подошла ближе и, включив соседнюю конфорку, поставила на нее чайник, продолжая: – Папа и сейчас ничего, а в молодости был вообще красавец. Я видела фотокарточки.
– Дело не в том, что я выбрала его, а в том, кого я отвергла и кого подставила своим желанием быть счастливой, – сказала мама, продолжая готовку и не глядя на меня.
Ее плечи чуть опустились, рука дрогнула, и следующий блин вышел «комом». Мама покачала головой и, обойдя меня, нервно скинула испорченное тесто в мусор. Я смотрела на нее и ужасно хотела задать новые вопросы. Но мама выглядела такой потерянной и расстроенной, что пришлось молчать и отчаянно придумывать другую тему.
Но она заговорила снова.
– У меня был жених, Эла. – Голос мамы сочился неприкрытой грустью. – Договорной брак подразумевал контракт. Расторгнуть его могли лишь старшие рода по обоюдному согласию, чего они никогда бы не сделали. Так что, скорее всего, исполнять долг, навязанный мне, пришлось моей сестре. У нас… там очень строгие правила. Да и сама понимаешь, если за столько лет родители не написали, для них я все равно что умерла.
На лицо мамы набежала тень. Было видно, что подобные речи приносят ей боль, потому я осторожно обняла ее за талию и прижалась щекой к плечу.
– Эла, в любом случае я сделала свой выбор и ни разу не желала вернуть все назад, чтобы изменить, – с печальной улыбкой сказала мама, поворачиваясь и обнимая меня в ответ. – Твой папа и наши с ним чувства того стоили. Хотя только ленивый не предрекал скорый конец нашей «короткой связи». А потом появилась ты, и моя к тебе любовь открыла совершенно новый мир невероятного счастья. Да, было сложно, но одна твоя улыбка стоила каждой бессонной ночи.
– Я тоже очень люблю тебя и папу, – призналась тихо, давя в себе вопросы о маминых родственниках.
Родители отца умерли еще до моего рождения, так что бабушек и дедушек у меня не было. Но иногда в детстве я мечтала, что мамины родители
