Грешник - Эмма Скотт
Завтрак чемпионов.
– Итак, думаю, нам нужно поговорить о завтрашнем дне, когда я пойду на работу. – Я поставила два пакета с продуктами на кухонный стол. – Мы действительно собираемся изобразить «фальшивые отношения», или я это себе в пьяном угаре навоображала?
– Это лучший план, – отозвался Кас, не отрываясь от сериала.
«Судя по звукам, Доктор Фил».
– Ты уверен?
– Да.
– Потому что…
– Таков план, Люси Деннингс. Другого нет.
Я нахмурилась и положила новый кочан салата в холодильник.
– Просто дело в том, что… я беспокоюсь за тебя. Безумно мило, что ты хочешь помочь мне с Гаем, но речь идет о твоей бессмертной душе.
– Безумно милый, – ледяным тоном повторил Кас. – Да, я именно такой, как ты говоришь.
Я стиснула зубы и пожалела, что рядом нет отца, у которого можно было бы спросить совета.
А потом вспомнила, что он в некотором роде мог со мной общаться.
– А что папа думает о нашем плане?
Долгое время слышался только хруст замороженного горошка, а затем последовал бесцветный ответ Каса:
– Он с ним согласен.
Я пригвоздила демона тяжелым взглядом.
– Ты лжешь.
Он выгнул бровь.
– Правда? Ты настолько хорошо меня знаешь, да?
Это был риторический вопрос, но что-то в нем меня задело. Рядом с Кассиэлем меня не покидало чувство, будто я что-то забыла и не могла вспомнить, что именно. Я действительно его знала. Или, по крайней мере, мне так казалось. Тембр его голоса, выражение лица, наклон головы – во всем было что-то неуловимо знакомое, каким бы абсурдным это ни казалось. Только поэтому я не вышвыривала его из своего дома.
«Я ведь совершенно его не знаю. Мы связаны, – решила я. – Произнесла его настоящее имя, и теперь он мой».
– Он мой.
Лицо окатило волной жара, и я чуть не выронила банку арахисового масла. Если Кассиэль и услышал меня, то не подал виду; он был слишком поглощен сериалом.
«Демон, пытающийся стать лучше с помощью доктора Фила».
Я улыбнулась, спрятавшись за волосами.
Убрав продукты, придвинула стул из-за письменного стола к дивану.
– Папе действительно нравится наша идея?
Кассиэль вздохнул.
– Я не люблю повторяться.
– Он думает, что это сработает? – не унималась я. – Я не про нас с Гаем или то, будем ли мы жить долго и счастливо. Я имею в виду, поможет ли это тебе, по его мнению?
Кас, казалось, прислушивался, но сохранял нейтральное выражение лица.
– Да, – произнес он наконец. Когда я начала протестовать, он вскочил с дивана. – Я ухожу.
– Кас, подожди, – попросила я, тоже вставая. – Насчет завтрашнего дня… С чего мы начнем осуществление нашего плана? Может быть, тебе, я не знаю, послать мне букет цветов, чтобы привлечь внимание всего офиса? Я как-то видела такое в кино.
«Боже, как жалко».
– Я об этом позабочусь.
Он потянулся за своей черной кожаной курткой, висевшей на спинке дивана, и тогда я увидела еще одну рану на его запястье, рядом с первой. Две идеально ровные линии порезов на обожженной коже. С замиранием сердца я осознала, что на следующее утро линий будет три.
– Кас…
– Спокойной ночи, Люси.
И вот в моей квартире уже ворон, а через мгновение никого, кроме меня.
Я поужинала в одиночестве, а потом свернулась калачиком на кровати с любовным романом. Но смысл слов не оседал в мозгу, и я постепенно задремала. Мысли рассеялись, перед глазами снова появилось поле и женщина с черными косами.
Она проходит мимо городских стен, сложенных из самана[18], и оказывается посреди хаоса. Праздник по случаю возвращения солдат с войны. Прошло четыре года; она считала дни, мечтая о возвращении своего воина. Голубые глаза внимательно изучают толпу в надежде найти его и одновременно боясь, что этого не произойдет. Черноволосые мужчины и женщины размахивают отрезами разноцветной ткани, приветствуют героев и поют гимны Уту и Инанне. Прислужники поджигают высокие посохи и проходят среди воинов, марширующих к зиккурату в центре города.
Женщина проталкивается сквозь толпу, следуя за марширующими солдатами, вглядываясь в их лица. Но ее возлюбленный не пехотинец. Он их командующий, и душа женщины поет громче любого гимна при виде его во главе полка. Он стоит к ней спиной – новые шрамы рассекают его бронзовую плоть, – но она узнала бы его где угодно. У него в руках ее сердце, и он живой.
Всепоглощающая гордость и еще более мощное желание сжигают ее изнутри, когда она следует за войском к ступеням зиккурата. Священники – в том числе и ее отец – поют «шу ил-ла», воздевая сложенные чашечкой руки в мольбе к богам и напевая заклинания, пока прислужники совершают жертвоприношение. Кастрированный бык в панике ревет, а затем каменный алтарь обильно заливает его красная кровь.
Король выходит вперед, на его головном уборе из золота и лазурита сверкают лучи солнца. Он широко разводит руки и объявляет праздник во славу Инанны, которая одарила их победой. Речь продолжается, и женщина начинает терять терпение. Люди в толпе бормочут, что враг не побежден, а только задержан. Она усмехается. В этот праздничный день не должно быть никаких разговоров о вавилонянах – царь должен восхвалять доблесть ее возлюбленного.
Гордостью за свой народ она насладится позже. Сейчас ей нужен только он. Скоро они воссоединятся; они заплатили за это долгими годами разлуки и войны. Но теперь ожидание заканчивается.
Ki-áñg ngu… Мой возлюбленный.
Он должен услышать ее молчаливый зов. Мужчина поворачивает голову в ее сторону и каким-то чудом замечает в толпе. Его шлем скрывает лицо, но сладкое томление расцветает между ног женщины, потому что она чувствует вперенный в нее взгляд. Он тоже ждал. Чтобы обладать ею. Чтобы жениться на ней. Чтобы сделать ее своей и заявить на нее права по законам богов и людей, на все времена.
Король призывает ее возлюбленного предстать перед ним. На мускулистые плечи льется эль, сверкая, как жидкое золото. Песнопения становятся громче, его прославляют за то, что принес домой победу. Процветание. Безопасность.
И пока священники и король восхваляют его, она знает, что только на нее устремлен его взгляд. Горящий, полный желания. И любви, потому что, хотя он, возможно, во время войны и брал в свою постель других женщин, но лишь к ней единственной возвращается домой…
Я проснулась, переполненная предвкушением и желанием той женщины, от которого обжигало кожу, а между ног
