Елиорнавия из клана Сигур - Владарг Дельсат
– Алье! Алье! Доченька, что с тобой? – зову её я.
– Не хочу… Не хочу… – тихо пищит она. – Не хочу…
– Доченька, доченька! – я уже сама почти в панике, но помочь мне некому – войти сюда не может никто, пока мы внутри.
– Мы не умерли? – вдруг спрашивает она меня. – Шипело же…
– Это переход закрылся, – пытаюсь я объяснить ей, но она явно не понимает меня. – Мы сейчас оденемся и пойдём в новый дом.
– И у нас будут номера… – каким-то упавшим голосом отвечает мне Алье.
– Какие номера? – удивляюсь я, отыскивая на столе одежду её размера. – Не будет никаких номеров.
Так же, как раздевала, я одеваю застывшую без движения доченьку, пытаясь понять, о чём она только что говорила, после чего одеваюсь сама. Когда я уже готова, Алье внимательно оглядывает меня и, не увидев чего-то для неё важного или, наоборот, увидев, облегчённо вздыхает, чтобы затем разреветься, как совсем маленький птенец. Так мы выходим из Кабины Перехода – ошарашенная я и отчаянно ревущая у меня на руках Алье.
– Здравствуйте, Елиорнавия, – обращается ко мне незнакомая самка хомо. Женщина. Надо привыкать к правильному наименованию. – Что с ребёнком?
– Не знаю, – растерянно пожимаю я плечами. – Начала плакать ещё на той стороне, а сейчас только хуже стало… У вас нет кусочка хлеба? Чёрного?
– Чёрного? – удивляется женщина, но потом, что-то вспомнив, куда-то убегает.
Алье, получив в руку кусочек чёрного, как у Катора, хлеба, моментально успокаивается, принимаясь сосать корочку, а я выдыхаю, устало присев на вполне обычный стул. Что происходит с доченькой? Отчего она так отреагировала – совершенно непонятно.
– Меня зовут Дарина, – сообщает мне женщина хомо. – Мой муж сейчас отсутствует, занимаясь делами дома, его имя Карин, с детьми я познакомлю вас вечером, они в школе.
– Здесь есть школа? – удивляюсь я. – Вы можете называть меня Еликой, а это – моя дочь Алье.
– Именно дочь? – удивляется Дарина. – Школа на третьем острове, а мы с вами – на втором. Школьный катер бегает два раза в день.
– Именно дочь, – киваю я, удивляясь новой информации. Получается, ничейные земли не такие уж и ничейные…
Странно, женщину зовут точно так же, как и ту… пропавшую и вернувшуюся мёртвой девочку. Хорошо, что у неё есть дети, может быть, подскажет и мне что-нибудь. Мне с ними, судя по всему, всю жизнь жить, и только Алье сможет уйти в Большой Мир… когда захочет.
– Позволено ли мне будет узнать, что случилось? – интересуется странно смелая самка хомо, вызывая у меня желание последовать примеру Алье. – Нас проинформировали о том, что нужно вас спрятать, но вот подробности…
– Позволено, – вздыхаю я, понимая, что от моего молчания ничего не изменится, а выговориться очень хочется. Надо мне выговориться, получается, хоть и некому.
– Пойдёмте, – произносит эта мудрая женщина, ведя меня за собой.
Вот что странно, по возрасту она – ещё ребёнок, едва ли за сорок циклов перевалило, по нашим понятиям – ещё несовершеннолетняя, а у меня ощущение, как будто со Старшей разговариваю. Разве так может быть?
Она усаживает меня за стол на кухне, по-моему, налив чаю в пиалы для меня и Алье, пододвигает поближе корзинку со сладостями, на которые дочка совсем не реагирует. Она просто их не знает, потому и не реагирует. Поэтому надо ей объяснить, чем я и занимаюсь, а женщина Дарина от нашего разговора удивляется и становится хмурой просто на глазах.
– Смотри, доченька, – показываю я на закрученный рогалик. – Это сладкое, попробуем?
– Слаще сахарочка? – интересуется Алье. – И хлебушка?
– Давай попробуем и узнаем, – предлагаю я ей.
Доченька с готовностью кусает рогалик, расплываясь в улыбке – впервые в жизни опробованная сладость радует моё маленькое чудо. При этом я замечаю – Дарина видит, что Алье пробует незнакомую ей пищу. Видимо, эта картина в голове всхлипнувшей женщины не укладывается. Я её очень даже понимаю…
Глава четырнадцатая
Пока Алье наслаждается незнакомой ей сладостью, я рассказываю. Стараясь не задевать очень личные темы, но и объяснить, что произошло. В конце концов, я понимаю, что Правитель мне этого не простит, поэтому назад я смогу вернуться очень нескоро. Да и кем я там буду? Я же ничего, кроме Стражи, не умею…
– У нас патриархальное общество, – объясняю я Дарине. – Это значит, что у самки… женщины, – поправляюсь я, – почти нет возможности развития. И я решила…
– Ты решила, что можешь наравне с мужчинами, – кивает мне она, улыбнувшись. – Ты права, мы ничем их не хуже.
– Спасибо… – от этой поддержки пощипывает глаза, но я пока держусь. Впервые меня поддерживают именно так, и теперь совсем неважно, что это хомо. – Я поступила в Стражу… У вас это называется полиция.
Я рассказываю о своей службе, о разных смешных и не очень случаях, чувствуя, как на душе становится чуточку легче. Дарина слушает меня внимательно, вставляя свои фразы, и через несколько минут мы уже вполне друг друга понимаем. Настаёт пора переходить к последним событиям – от появления Алье и до… до того, что меня сюда привело.
– Это были две девочки, одна уже мёртвая, обескровленная, а вторая умирала, – рассказываю я, и от воспоминаний не сдерживаю эмоций – слёзы текут по щекам.
Я рассказываю Дарине, что и почему сделала, а Алье, бросив рогалик, обнимает меня обеими руками, поэтому я почти рефлекторно беру её на руки, прижимаю к себе, гладя по отросшим волосам. Дарина слушает, она выслушивает всю историю поисков и страха, историю о двух девочках, одна из которых упала в мир вовне, но вернулась, умерев, а вторая родилась в другом мире. Я рассказываю о том, что с ними делали, и плачу вместе с Дариной, потому что это непредставимо. А вот затем…
– Значит, он намекнул тебе на ребёнка, – сжимает губы женщина. – Это подло.
– Мамочка, не плачь, – просит меня Алье, я глажу её и прижимаю к себе, настолько больно мне рассказывать, что произошло.
– А потом мне выдали Белую Карту, – продолжаю я. – Это значит, не будет больше никакой работы и вообще ничего не будет.
– Тебя предали свои же, – произносит Дарина. – Но спрятали здесь… Это правильно. А что же юноша, которого ты упомянула?
– Он исчез, как не было его… – тихо отвечаю я.
Рыдания прорываются наружу, я больше не могу их сдерживать. Я плачу, что-то бессвязно лопочу, как маленькая, а женщина пересаживается поближе, обнимает меня точно так же, как и я Алье, затем прижимает к себе, давая выплакаться, а мне вдруг становится так тепло, как никогда раньше. Мне даже сравнить не с чем, как тепло мне становится… Нет у меня таких ассоциаций, только рассказы хомо. О маме.
Дарина как будто чувствует, она гладит нас обеих, потому что с птенцом я связана, поэтому плачет и Алье. Откуда у этой женщины столько тепла для совершенно чужих ей… существ? Почему хомо может быть такой доброй, а сангвизы – никогда? Нет ответа на этот вопрос.
– Всё хорошо? – интересуется она у меня, когда мне становится немного легче.
– Да, спасибо, – киваю я, погладив затихшую Алье. – Мы связаны с дочкой, поэтому мне нельзя плакать, чтобы не сделать ей плохо, но просто накопилась, и я…
– И ты не выдержала, – вздыхает Дарина. – Это невозможно – всё держать в себе…
Некоторое время мы молча пьём чай, Дарина обдумывает, что я ней нарассказывала, судя по её виду, а мне просто становится как-то легче на душе. Появляется странное ощущение, как в детстве, когда я пряталась под одеялом, представляя, что все сангвизы вдруг исчезли.
– Значит, твоя кровь её изменила, а связь между вами дала ей возможность говорить на одном языке… – задумчиво произносит Дарина. – Ты питаться по какому расписанию будешь?
Я понимаю, что небольшое время почувствовала себя не одинокой. Такое ощущение возникало у меня очень редко, чаще всего мне очень чётко давали понять,
