Ведьмин костёр: обожжённые любовью - Татьяна Геннадьевна Абалова
Третья женщина наклонилась и неожиданно сунула мне между ног руку. Мазнув пальцем по срамным складкам, поднесла его к носу. Понюхала.
– Когда ждешь дитя? – спросила, вытирая руки.
– К весне.
Все трое так же, как вошли, покинули горницу, не объясняя причины. Ганна шмыгнула за ними.
– Что это было? – кутаясь в простыню, спросила я у Улады. На глаза наворачивались слезы. Я испытала унижение и самое обидное, что никак не могла противиться ему. Даже обозные были со мной, пришлой нахлебницей, учтивы.
– Князь каждую новую зазнобу осматривает, прежде чем позвать в постель, – служанка отвела глаза. Ее щеки пылали от смущения.
– Разве для того я пришла, чтобы постель князю греть? – возмущение распирало меня. – Я же не вещь безмолвная, чтобы без моего ведома решать, с кем любиться. Я ведунья. Этим и славна.
– Раз хозяин велел осмотреть, значит, приглянулась.
Я не поверила. Этим девкам–служанкам лишь бы болтать. А может, князь о моем здоровье печется? Если бы была хворая, лечить приказал бы. Знаю же, что о дорогом всегда заботятся, а уж тем более о таком, что стоит две деревни.
Нашу беседу прервало появление еще двух девушек. Те принесли рубахи, сарафаны, башмаки из войлока, чтобы дома ноги не стыли. Отдали все Уладе. Пока та расчесывала мне волосы, служанки вычерпали из ушата всю воду и подтерли полы. Меня уже одели, когда пришли крепкие парни и унесли ушат.
– Какие у вас в доме порядки? – поинтересовалась я, глядя на себя в зеркальце.
Понравилось мне, как умело Улада заплела косы и красиво уложила короной. Одежда тоже пришлась по душе. Из простой ткани, но хорошо сшитая. Нижняя рубаха до пят. По вороту верхней и по подолу теплого сарафана – вышивка. На здешний манер надели на меня еще белый фартук, но я сняла его, чтобы сарафан, и без того поднявшийся впереди из–за живота, спадал вниз свободными складками.
– Простые порядки. Как у всех. Встаем затемно, – Улада раскладывала принесенные наряды по сундукам. Говорила неторопливо, часто делая остановки, чтобы рассмотреть принесенное. – Накрываем стол для перехватки на заре. Потом, как полагается, обед, полдник и ужин. А уж перед самым сном паужин. Утром творог и каша, в обед уха, ботвинья или калья. Вечером с реки приносят рыбу. Соль только возле хозяина, остальным не положено. Слуги едят в трапезной, а хозяину накрывают в главной зале.
– Его родные сходятся к столу? – меня волновала встреча с княжеской женой и детьми.
– После Иванова дня ест один или с гостями, что были приглашены. Бажена из своих палат не выходит, ей туда носят.
– А дети?
Ладно, князь дуется на жену, но дети же не виноваты, могли бы трапезничать вместе?
– У хозяина только от старшей жены есть. Они с матерью в тереме у реки живут. Сын и две дочери. Больше уже, на выданье. Сюда редко приходят. Обычно он сам их навещает. Вот только не знаю, как пройдет застолье на Коляду. В этот день все у нас собирались. Пир горой устраивали.
Мое сердце екнуло. Рано радовалась, что никого из его жен не увижу. Придется знакомиться, если только хозяин не велит мне в горнице сидеть.
– Скажи, а шутов–балалаечников князь к себе на пир приглашает?
– Какое без скоморохов веселье? – хмыкнула Улада, перестилая мне кровать на все новое.
– Я знаю, что на дальней стороне ярмарки лучшие ряженые выступают. Их ватажный командир дядька Петр. Вот бы их сюда зазвать. Животы бы надорвали над частушками. А уж кукольники какие они затейливые!
Пусть неловко, но я попробовала намекнуть. Наверняка спросят у Улады, о чем с новенькой беседовали. Может, и прислушаются к моему совету.
Вопреки ожиданиям, что есть придется вместе с князем, обед накрыли в моей комнате. На одного человека.
– А хозяин? – спросила я у служанки, хлопочущей у стола.
– Так нет его дома. В город вышел. Мальчонка какой–то прибежал, сказал, что в таборе рома убили кого–то.
Я схватилась за сердце.
– Уж будь добра, как разузнаешь, шепни мне. Сама видишь, я из рома. Может, знакомый кто пострадал.
– Не похожи вы на рома. Слишком кожа белая, да волосы точно огонь.
– Не выдумывай, рома разные бывают, – отрезала я. Увидев, как смутилась девушка, сменила тон. – Давай условимся, что я не хозяйка тебе, а ровня. Называй меня Ягори. Если сладимся, будем подругами. Я тебе добра не забуду.
– А нагадать мне грядущее можешь? – сама простота Улана тут же решила воспользоваться «подружкой». Глядя умоляюще, протянула руку ладонью вверх.
– Позже, милая. Еще не время тебе будущее знать, – я взяла ложку и принялась хлебать уху из речной рыбы. Наваристая, она горячим медом потекла по горлу.
Я изводилась без новостей о таборе до поздней ночи. Улана ходила за мной по пятам, пока не сдалась и не уснула, сидя на стуле.
Не от нее я узнала, что вернулся князь, а по шуму во дворе – окна моей горенки как раз выходили на задние дворы. Въехал он уставший, с осунувшимся лицом. Я вздрогнула и отпрянула т окна, когда он внезапно посмотрел на меня. Затаилась, пока не услышала шаги в соседних покоях. Растолкала Уладу.
– Сходи, разузнай, что случилось и чем дело закончилось. Князь вернулся.
Со сна она не сразу поняла. Зевнув, поплелась к двери. Пришлось в спину толкнуть, чтобы пошевеливалась. И только выпроводила, как отворилась дверь, ведущая в княжеские покои. На пороге стоял он сам.
– Скажи, за что рома может так обозлиться, чтобы за день двух беременных женщин зарезать?
Я схватилась за сердце. Думала, что услышу весть о гибели жениха Зорьки, ведь было мне видение, что беременная поберется к нему, прикрываясь темнотой, и вонзит в его сердце нож. Откуда видела, что беременная? Разглядела, когда она из темноты вынырнула и встала в проеме ярко освещенной комнаты. Больше ничего, кроме блеска мониста не рассмотрела, поэтому и не могла назвать, знакомая мне была или нет.
– Как ее звали? – в памяти всплыли имена, названные Гожо. – Роза, Ляля или… Шофранка?
Из всех троих известны была лишь одна.
– Откуда знаешь? – князь склонил голову на бок.
– Так кто же? – от нетерпения даже топнула ногой.
– Роза и Ляля.
Я выдохнула. Шофранка жива. Надо бы предупредить ее. Я своим языком
