Сергей Лукьяненко - Холодные берега
Мы с Марком столкнулись руками, выдирая из кармана тугой пакет.
– Не трясите планёр, обжоры! – крикнула летунья. Какой там! Нам теперь все равно было, мы до еды дорвались. Не слишком много в пакете нашлось – пара засохших бутербродов с сыром, яблоко, апельсин, половинка жареной курицы, стеклянная фляжка. Смололи мы все вмиг, и я себя на том поймал, что очень не хочется делиться с Марком поровну… мальчишка ведь, ему меньше надо…
Тьфу ты, ну почему натура человеческая такая мелочная? Как с каторги убегать – я из-за мальчишки шеей рискую! Как ухоронка с железом, или куриная лапа – от жадности корчусь!
– Бери, – я отдал Марку надкушенный вместе с кожурой апельсин. Словно наказывал сам себя.
Мальчишка спорить не стал, жадно слопал фрукт. А я откупорил фляжку, нюхнул…
Эх, Галлия, земля щедрая! Коньячок из лучших, таким и аристократ не побрезгует! Сивухой не прет, язык не обжигает, а в животе словно костер развели, тепленький, ласковый.
Хмелеть я начал тут же, на третьем глотке. На пустой желудок, да хорошего коньяка – много ли надо?
– Будешь? – дружелюбно спросил я Марка.
– Угу, – он сделал маленький глоток, поморщился, вернул фляжку. Виновато признался: – Я вино больше люблю.
– А ты, летунья?
Сейчас я весь мир любил.
– Жить надоело? – отрезала Хелен.
Ну, не хочет, как хочет. Может и впрямь, не стоит пьяному хитрой механикой управлять.
Через минуту меня потянуло в сон. Марка тоже сморило. Какое-то время мы возились, пытаясь устроиться удобнее на крошечном сиденье. Хоть мальчишка и худой, но уже не такой маленький, чтобы на коленках его держать. Эх, маловат планёр… будет ли когда такое, что планёры размером с линкор над океаном понесутся? Я бы слетал. Дело нехитрое, когда летун умелый: сиди, держись крепче, слушай, как ветер парусиновые крылья треплет…
Дважды я просыпался – так, на миг, когда планёр начинал кружить в поисках попутного ветра. Один раз заметил, что солнце в спину светит, и схватил Хелен за плечо:
– Куда летишь, ведьма!
Она вздрогнула:
– Поток ищу! Успокойся, вор, на острова нам уже не вернуться, не тот ветер!
Марк открыл глаза, протянул руку, взял карты. Вглядывался в них минуту, потом вернул Хелен.
– Все правильно, Ильмар…
И тут же заснул снова.
Правильно так правильно. Я уснул. Мне снилось, что мы снова взлетаем с острова, ревет ракетный толкач, только это уже было не страшно, наоборот, я сам сижу на переднем креслице, дергаю рычаги, и матерчатая птица послушно взмахивает огромными крыльями…
– Маркус! Ильмар! Маркус!
Проснулись мы вместе. Колени у меня затекли, не разогнуть… вот незадача, будто Марк, уснув, потяжелел чуть не вдвое.
– Плавать умеете? – отрывисто спросила Хелен.
Впереди тянулись скалы. Берег! Сестра-Покровительница, и вправду – берег! И ни какой-нибудь там остров, Европа впереди, Держава…
Вот только море было под нами. Совсем рядом. Казалось, что пенные брызги с верхушек волн вот-вот захлестнут планёр и утянут за собой, на дно.
– Толкач включай! – закричал Марк. – Хелен, толкач!
– Я его час назад сожгла, – хмуро отозвалась летунья. – Крепко же ты спал, мальчик…
Значит не примерещился мне рев ракетный…
– До берега доплывешь? – спросила Хелен.
– Нет, – ответил я. – Ноги затекли.
– О тебе речи нет, дурила, – отозвалась девушка. – Маркус, доплывешь?
До берега с милю еще было, и я головой покачал. Никому тут не доплыть, вода холодная, море бурное.
– Нет, Хелен, – спокойно сказал Марк. – Не доплыву я. Тяни уж… Ночная Ведьма. Звездный час твой пришел… сама ведь знаешь, чего я стою.
Она обожгла его разъяренным взглядом. И снова в свои рычаги впилась. А планёр дергался, носом клевал, все ниже и ниже клонился.
Когда с острова взлетали, я того боялся, что море далеко. Теперь – вот как все повернулось! – наоборот. Убиться-то мы не убьемся, наверное. Только внизу – буруны да камни, а впереди – обрыв да водяные валы, дробящиеся о скалы в пыль. Изломает планёр, и из кабины не выберемся. А и выберемся – не доплывем до берега. А и доплывем – прибой нипочем живыми не отпустит.
– Тяни, ну тяни же, Хелен! – крикнул Марк. – Как в Далмации тянула, когда зажгли тебя! Тяни, Ночная Ведьма! Прошу тебя!
Девушка молчала, вся в свою механику ушла, будто частью планёра стала. И пусть мне самому было страшно, но не восхититься ей я не мог.
Неужто и впрямь она из тех летунов, что в горах воевали, бомбы на головы гайдукам бросали? У нее же, наверное, Железный Орел с венком за храбрость, особой аудиенции с Владетелем удостоена… Тяни, Хелен, тяни свою машину! Никогда больше тебя ногой по животу не ударю, клянусь! Только долети до берега! Сестра, Сестра-Покровительница, глянь на меня, пропадаю! Искупитель, дай время повиниться, много зла на мне, не успею все вспомнить, пока тонуть буду!
Планёр уж было совсем к воде прижался, и Хелен такое словечко выдала, что не всякий мужик решится повторить. И словно того дожидаясь, планёр вдруг вверх подался, тяжело, но все же вверх! Правду видно говорят русские, что черное слово беду прочь гонит!
– Давай! – радостно крикнул Марк.
Скалы надвигались, и летели мы на одном с ними уровне. Высокий берег, больно уж высокий. Неужели врежемся в камень?
Но, видно, не зря Хелен славу имела!
Перед самыми скалами, когда, казалось, я уже листики на кустах случайных различал, да ополоумевших чаек, над гнездами мечущихся, вздернула она машину, будто норовистого коня перед барьером. И не подвел планёр, перемахнул скалы, чиркнул брюхом по земле, захрустело дерево, затрещали колеса на буграх. Помчались мы, еще быстро, но уже по тверди, и планёр на ходу рассып(лся, нас, драгоценных, оберегая, стекла в окошках бились и сыпались – я Марка к себе прижал, лицо от осколков укрывая и сам зажмурился. А Хелен впереди ругалась по-черному, и плакала навзрыд при каждом треске – все это в те короткие миги, пока мы останавливались.
Только в таких слезах я ее никогда не упрекну. Летуны не зря у Дома в чести, это я накрепко понял. И водить планёр – куда большее умение и храбрость нужны, чем по полю боя на пулевики скорострельные ходить…
Небо-то какое далекое…
Лежал я, присыпанный деревом и стеклом вперемешку, пол-лица тряпка оторвавшаяся прикрывала. Только одним глазом и мог смотреть вверх. А пошевелиться страшно. Ног не чую. Неужели хребет сломал, и теперь доживать калекой? Кому безногий вор нужен? Только палачу…
Не дело, видно, людям по небу летать. Совсем не дело.
– Ильмар!
