Мэгги Стивотер - Баллада: Осенние пляски фей
- Еще один твой бесценный дар. Я на вас на всю жизнь насмотрелся. Не обижайся, тут ничего личного.
Я ухмыльнулась:
- А мне кажется, что не насмотрелся. Куда бежишь?
Джеймс с несчастным видом натягивал кроссовки. Мы оба знали, что он бежит навстречу королю терновника.
- Ну чего ты хочешь? - Джеймс протиснулся мимо меня, как будто я - пустое место. Просто очередная знакомая. Ему плевать на знакомых, на всех, кроме этой дуры Дейдре, которой, в свою очередь, плевать на него. - Я никогда не соглашусь.
Он вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь. На его месте я бы хлопнула ей изо всех сил. Да я и на своем месте хотела ей хлопнуть. Несколько долгих минут я стояла в его комнате, воображая, как Джеймс, следуя своему еженощному маршруту, выбирается через окно на первом этаже, чтобы не идти мимо комнаты Салливана.
Я могу сдаться. Могу найти какого-нибудь другого парня, сияющего золотым обещанием, и забрать жизнь у него, но что толку? У меня все равно времени только до Хеллоуина. Я не умру, даже если никого не найду. Мне совершенно нечего терять. Мне нужен Джеймс.
Я вихрем вылетела из окна в темное ночное небо, проплыла на абстрактных человеческих мыслях и нашла Джеймса: маленький теплый огонек, притаившийся в высокой золотистой траве холма. Он наверняка почувствовал, что я приземлилась рядом, но ничего не сказал, когда я медленно проявилась, ощущая кожей холодный вечерний воздух.
Я сердито выдрала пучок травы и начала разрывать каждую травинку на маленькие кусочки. Когда-то я видела, как фея разорвала на куски человека. Он осушил болото за домом и случайно убил фей, которые жили в воде. Фея колодца затащила бедолагу на старое болото и разорвала на части. Я спросила за что, ведь он и не подозревал, что в болотах живут феи. Косматое создание с жабрами прошипело в ответ: «Незнание не оправдывает преступление». Именно тогда я поняла, что я отличаюсь от остальных.
Это называется милосердие. У меня оно есть, а у других фей нет. И еще много чего.
- Можно спросить, зачем ты приходишь сюда каждый вечер? Мог бы в это время строить алтарь в свою честь.
Джеймс заворчал. Я услышала в отдалении первые ноты песни. Он закрыл глаза, как будто звук причинял ему физическую боль, и саркастически прошептал:
- Я получаю физическое удовлетворение от собственной храбрости, когда сбегаю. Я сейчас уже порядком завелся. Пощупай мои соски - они твердые, как камушки.
Я поморщилась:
- Ну, если тебе нравится…
- О да, - ответил он, не отрывая взгляд от горизонта, где вот-вот должна была появиться голова с оленьими рогами.
- Ты понимаешь, что это небезопасно? - спросила я. - Помнишь, я говорила, что бывают и похуже меня? Это как раз тот случай. Ты совсем не соображаешь?
Я увидела огромные рога на мгновение раньше Джеймса, схватила его и потянула в траву, чтобы мы оба спрятались. Мы свернулись в клубки рядом друг с другом, подтянув колени к подбородку, рука к руке, голова к голове. Я чувствовала, как он дрожит от моего присутствия, предупрежденный своим странным даром, но он не отстранялся.
Я зашептала ему прямо в ухо:
- Это Кернуннос. Гвин ап Нидд. Гадес. Гермес. Король мертвых.
Песня стала громче, она плакала и голосила, и я чувствовала, как Джеймс борется с ее притяжением. Он неслышно зашептал, наверное понимая, что я читаю его мысли:
- О чем он поет?
Я тихо переводила:
Я смотрю за мертвыми, а они смотрят за мной.
Мы - холод и тьма, мы - одно и множество,
Мы ждем и ждем, так поют мертвые.
Так пою я: взрасти, восстань, иди.
Так пою я: те, кто не на небесах и не в аду, взрастите, восстаньте, идите.
Некрещенные и неблагословленные, придите ко мне из своих убежищ в дубовых ветвях.
Жалкие полудемоны,, свернувшиеся в грязи, пойманные моей силой, восстаньте и идите.
Ваш день близится.
Услышьте меня. Готовьтесь к празднеству.
Джеймс трясся, опустив голову, прикрывая ее руками. Он так и сидел, прижав к затылку руки с побелевшими костяшками, пока песня не затихла и солнце не зашло, погрузив нас в темноту. Затем медленно сел и посмотрел на меня так, что я поняла: между нами что-то изменилось. Вот только что именно?
- У тебя бывают предчувствия, что произойдет ужасное? - спросил Джеймс, в сущности не ожидая ответа.
Я тоже села:
- Обычно ужасное - это я.
Джеймс натянул капюшон и встал. Затем - о чудо! - протянул руку, чтобы помочь встать мне, как будто я - человек, и хрипло произнес:
- Ты сама говорила - бывают и похуже.
от: ди
кому: джеймсу
текст сообщения:
это дайне сиды с кот живет люк. я узнала брендана. не
знаю чего он хочет, они ждали меня после уроков.
он спросил хочу ли я еще раз увидеть люка.
отправить сообщение? да/нет
нет
сообщение не отправлено.
сохранить сообщение? да/нет
да
сообщение будет храниться 30 дней.
Джеймс
Вашингтон находится за тысячу миль от Торнкинг-Эш. Ну, может, не за тысячу, но, по ощущениям, не меньше. Мне казалось, что автобус, везший нас в театр «Марион», - это космический корабль, который доставил нас с отдаленной планеты, усыпанной осенними листьями, на закатанную в асфальт луну, украшенную редкими декоративными деревьями и населенную пришельцами в деловых костюмах.
Пол устроился за мной, у окна, а я разбирал ручки и пытался удержать все запчасти на лежащей у меня на коленях тетради. Где-то впереди сидела Дейдре, и рядом с ней болталась большая часть моего мозга.
За окном то и дело мелькали полосы полуденного света, прорывающиеся между высокими зданиями. Там, где свет касался верхушек домов, они сияли кроваво-красным светом. По тротуару шли сотни людей: туристы, бизнесмены, бездомные… Все заглядывали в автобус голодными, усталыми или отстраненными глазами, и все выглядели одинокими. Одинокие люди в волнах человеческого моря.
- Я хочу нажраться, - глубокомысленно произнес Пол.
Он много чего говорит задумчиво, с усилием, но такого я еще не слышал. Обычно Пол употребляет фразы вроде: «Не понимаю, что тут имеют в виду», - если смотрит в книгу или в конспект. Или: «Мне надоело, что никто не понимает нюансов игры на гобое». Нюансы игры на волынке тоже мало кто понимает, и я бы, пожалуй, мог обсудить с ним эту тему, если бы гобой не был таким дурацким инструментом.
Я перевел взгляд с людей на улице на аккуратно уложенные на моей тетради разобранные ручки. Они тихонько задребезжали, когда автобус тронулся на светофоре.
