Мэгги Стивотер - Баллада: Осенние пляски фей

Я осознавал только музыку и то, что я держу Ди за руку.

Она не отняла ее, когда музыканты доиграли, и мы по-дурацки хлопали ее свободной рукой по моей. Оркестр сыграл еще две вещи, хорошие, но не такие потрясающие, как первая, хотя от каждой следующей меня все равно бросало в дрожь, а потом Ди отпустила мою руку и прошептала:

- Я сейчас.

Она тихонько соскользнула со своего места и оставила меня одного, с ощущением, что моей руке недостает тяжести ее пальцев, и прохладой подсыхающего пота на моей ладони.

Я рассеянно прослушал две короткие пьесы, но потом я уже не мог отделаться от мыслей о ее мокрой руке и о том, что, может быть, она вышла не за тем, чтобы наведаться в туалет. В театре было так холодно, что я не мог понять, отчего у меня мурашки: от холода или от чьего-то присутствия.

Я быстро вышел из зала, не заботясь о том, видят ли меня, и в вестибюле заметил какого-то типа, которому явно было неудобно в форме. Я спросил его, где туалет, а потом, озаренный внезапным прозрением, спросил, не видел ли он Ди.

- Темные волосы, до отвращения симпатичная, примерно такого роста.

- Да. Она пожаловалась, что ей душно. Я посоветовал подняться на балкон.

Он указал на покрытую бордовым ковром лестницу на второй этаж.

- Благодарю, Дживз, - сказал я и потрусил наверх.

Я шел по узкому коридору, дергая за все ручки, пока не нашел Дверь на крошечный балкон, выходящий на уродливый проулок за театром и тыльные стороны нескольких магазинов. Слева был виден кусочек улицы, забитой машинами. Я вышел в приятное тепло и закрыл за собой дверь.

Ди сидела на полу, прислонившись к стене. Услышав щелчок закрывающейся двери, она подняла голову.

Наверное, впервые за свою жизнь я спросил у нее то, что хотел:

- Как ты?

На фоне выбеленной каменной стены она выглядела совсем маленькой. Ди жалобно протянула ко мне руку, бессознательно, а может, и намеренно подражая моим действиям, когда я нашел ее сидящей в одиночестве за общежитием.

Я сел рядом, и она прислонилась ко мне. Снизу доносились автомобильные гудки, рев мотоцикла, грохот какого-то строительного оборудования. Я во второй раз в жизни сказал ей, что думал, хотя, наверное, она поняла мои слова по-другому.

- Я тебя потерял.

- Я замерзла. Нужно было взять с собой свитер. Видишь, когда мама не указывает мне, что делать, я совершенно расклеиваюсь.

- Да уж, ты действительно расклеилась, - кивнул я и обнял ее.

Мое сердце гулко билось в груди, пока я набирался смелости, чтобы в третий раз сказать ей то, что думаю. Я закрыл глаза, сглотнул и задал вопрос:

- Ди, почему ты ушла? На самом деле? Что случилось?

И я сказал это вслух.

Но все оказалось напрасно, потому что она не стала отвечать. Она высвободилась и встала, а потом подошла к перилам. Она долго стояла там, наблюдая за машинами, как будто важнее их ничего нет. Я даже начал опасаться, что нас хватятся и начнут искать. Я тоже встал, подошел к ней и принялся наблюдать за миром.

Ди посмотрела на меня. Я чувствовал ее взгляд на своем лице, волосах, плечах, как будто она меня анализировала, оценивала. Пыталась понять, в кого я превратился за девять лет дружбы.

- Хочешь меня поцеловать? - спросила она.

Я вдохнул.

- Джеймс, - снова сказала она, - мне это важно. Ты хочешь меня поцеловать?

Я растерянно повернулся к ней.

Ее лицо приняло странное, неуверенное выражение, губы вытянулись в прямую линию.

- Если хочешь, то… поцелуй.

Когда я наконец смог заговорить, мой голос звучал, как чужой:

- Странно таким образом просить, чтобы тебя поцеловали.

Ди закусила губу:

- Я думала… я хотела понять… если ты не хочешь, то есть я не хочу все портить, то есть…

Так не должно было случиться. Я на мгновение закрыл глаза, а потом взял ее за руку. По мне сразу же побежали мурашки, и я опять прикрыл глаза. Невыносимо хотелось найти ручку и написать что-нибудь на руке. Если бы я мог написать «поцелуй», или «какого черта», или «освежитель для рта», я смог бы с этим всем разобраться.

Где- то вдалеке завыла сигнализация. Я наклонился к Ди и легко поцеловал ее в губы. Мир не рухнул, ангельский хор я не услышал, но мое сердце остановилось, и я почувствовал, что не могу сделать следующий вдох.

Глаза Ди были закрыты.

- Попробуй еще, - сказала она.

Я положил руки ей на затылок… Тысячу раз себе это представлял! Я чувствовал ладонями тепло ее кожи, чуть липкой от жары, пахнущей цветами и шампунем. Я очень осторожно поцеловал ее снова. После долгой-долгой паузы она мне ответила. Я замерзал посреди жаркого дня и ощущал ее губы, ее руки, наконец крепко обвившиеся вокруг меня, и целовал ее, целовал и целовал. Мы потеряли равновесие и оказались в дальнем углу, не отрываясь друг от друга, а потом я уткнулся лицом в ее волосы, чтобы перевести дух и понять, что, черт возьми, происходит.

Мы долго стояли в тени, обнявшись, а потом Ди расплакалась. Сначала я чувствовал только, что ее трясет, а потом отступил и увидел ее мокрое от слез лицо.

Ди подняла на меня безнадежно грустные глаза и закусила губу:

- Я вдруг вспомнила Люка. Вспомнила, как он меня целовал.

Я не двигался. Наверное, она считает, что я… лучше, чем на самом деле. Более… бескорыстный. Более… не знаю. Я выпустил ее руки и сделал еще шаг назад.

- Джеймс.

У меня внутри все умерло. Ее голос меня не трогал. Я сделал еще шаг, оказался у двери и начал возиться с ручкой. Меня окутал запах клевера, тимьяна и цветов. Шестое чувство что-то нашептывало мне, но я просто хотел уйти.

- Джеймс, прошу тебя, Джеймс. Прости. Я не это имела в виду.

Прерывистым голосом она повторяла мое имя. Я наконец-то справился с проклятой дверью. Ди зарыдала, как никогда раньше.

- О боже, Джеймс, прости. Джеймс!

Я спустился по лестнице, миновал служащего, выскочил на улицу и прошел на стоянку к автобусу.

Нуала сидела на бордюре. Она ничего не сказала, когда я сел рядом с ней. И хорошо, потому что внутри меня не осталось слов. И музыки тоже. Я перестал существовать.

Я сложил руки на ногах и опустил на них голову.

В конце концов Нуала спросила:

-  Они здесь из-за тебя или из-за нее?

Нуала

онемел, и так погиб.