Сердце Рароха - Элли Флорес
Здравицы поднимем,
Тех людей обымем, — Гуляй пел уже с напором, удалью. Из глаз пропали злоба и обида.
Заканчивая песню, оба голоса слились, мужской теперь вел, женский — следовал.
Ай да Ладка! Ай да Гуляй! Все внимание к себе приковали, вон, даже свет-Златанович перестал вздыхать и вслушиваться стал. А потом хоть и криво, но улыбнулся.
Весняна, тоже улыбаясь, похлопала в ладоши.
— Молодцы оба. Так вместе поете, словно женаты уже лет десять, — пошутила она, чтобы повеселить парня, оказавшегося на удивленье и даровитым, и симпатичным.
И тут же получила тычок в бок от Ладки. Сестра смотрела на нее волчицей, супилась и поджимала губы. Это всегда тихая Ладка-то… С ума сойти.
А рыжий шельмец взоржал, так что жреческий ошейник на нем протестующе зазвякал.
— Ну и сказанула, Весняна, мне — и жениться? Да какая дура за меня, безродного певуна, пойдет? Разве что такая же бродяжка голопятая.
— Мой прадед был бродягой, — совсем неожиданно в разговор вступил Вышата. Он не хотел вмешиваться, но песня и в нем пробудила что-то такое, от чего нельзя было избавиться без общения. — А как оказал услугу тогдашнему светлому князю, стал его стремянным. После князь его в дружинники перевел. В битвы ходил, князю спину прикрывал не раз. Вот и возвысился до боярина, и все потомки его также боярами стали. Так что сегодня ты — голопят, а завтра… Кто знает.
— Что, теперь славное будущее мне пророчишь? — Гуляй снова помрачнел и отодвинулся от соседа по лавке. Похлопал себя по ошейнику: — Кабы не твои замашки, я бы нынче шел уже припеваючи, куда хочу. Так нет же — еду, как зверь, в путах, на посмех всем, и ждет меня кара верховного жреца не пойми за что!
— Как не понять, Гуляй, — Вышата пожал плечами. — Мы с тобой баженята дикие, в обученье не попавшие, стало быть, возьмут нас в храм и сначала накажут, потом учить будут. А ты думал, до смерти сможешь бегать от жрецов? Знал ведь, кто ты есть.
— И ты знал, — сказал, как плюнул, Гуляй. — Но тебя-то прикрывали матушка с батюшкой весь век твой, спал ты на постели пуховой, ел вволю, пил допьяна, когда только хотел, и бабу мог взять любую на выбор. Кстати — это не ты ли в меня камнем тогда швырнул и Студенику испугал до полусмерти? Ну, боярич… Чтоб тебе ни дна, ни покрышки в том храме не было!
Не успел он договорить, как Вышата, забыв о недавнем смирении и о спутанных руках, кинулся на соперника. В воздухе запахло сражением, Мирка в углу взвизгнула…
Весняна развела руки и громко приказала:
— Хватит, вы оба! Или Похвиста напущу, а он у меня таков, что возок умчит прямо в небо!
В подтверждение ее слов возок точно бы вздохнул — подул холодный, совсем не по месяцу, ветер.
Вышата и Гуляй так и замерли, навалившись друг на друга. Первым опомнился и выдрался из ослабшей хватки соперника Гуляй.
— Быть не может. Девка-баженянка? Да провалиться мне сию же минуту под землю на три сажени…
Вышата же просто качал головой и моргал.
— И что, две головы у меня, что ли? — теперь разозлилась Весняна. — Да, баженянка. То ли боги шутку сшутили, то ли впереди конец света. Но знайте одно — буянить тут я вам не позволю! Сестры мои и так навидались в жизни лиха, а вы лучше думайте о том, как верховного жреца уговорить смягчить ваше наказание!
— Точно конец света, — убежденно сказал Гуляй. — Раз девка силу взяла. Лучше убей меня, боярич, а то страшно мне.
— Хрен тебе, а не смерть, — фыркнул Вышата и снова отодвинулся от наглеца. — Я еще посмотрю, как тебя заставят у рудничного колеса трудиться, шельма рыжая. А Студенику тебе как ушей своих не видать.
— А тебе…
И вот тут Весняна не выдержала и застучала в стенку, повышая голос:
— Путята! Э-эй, неси сюда кляпы, надо кое-кому рты заткнуть болтливые!
А тот и рад стараться — сделал все на совесть, да быстрехонько.
Возок трюхал далее. Надежно заткнутые парни сосредоточились на одном — как измыслить должную месть этой чернявой девке, взявшей над ними верх.
Миряна в углу молилась всем светлым богам, чтобы доехать наконец до князя и стать простой, но нужной служанкой. А там, может, попадется добрый молодец и уведет в свой богатый дом, где не ей спину гнуть придется, а другим девкам. Ей же будут наряды дарить узорные, бусы сердоликовые да яшмовые и к сердцу жарко прижимать да о любви вечной нашептывать. Ах!..
Ладана злилась сразу на всех — на сестрицу, ляпнувшую о свадьбе с этим рыжим замечательным певуном, на певуна, который, оказывается, уже подцепил зазнобу, и на боярина, который невесть зачем сунул их вместе в возок. Хотя… Наверное, просто прятал дураков от гнева жителей Гона, чьи родичи сейчас валялись в крови и синяках, причем безвинно.
А сама Весняна вспоминала о родимом доме и тихонечко вздыхала. Наверное, Дражек-барашек скучает, но не подает виду, и так же гоняет кур и петуха по двору, лезет в хлев и дразнит терпеливую Буренушку хворостиной… Деяна варит обед своим и еще Осьмине с сыночком. А Осьминя работает, не покладая рук, чтобы у детей его зимой не было нехватки ни в чем…
Она зажмурилась и взмолилась Огнесвету Премудрому, чтобы даровал он ей терпения и мужества для избранного пути.
Лишь бы исполнить то задание, ради которого и взял ее Мормагон. Лишь бы помочь княгине и принести мир в стольный град. Неважно, сколько самой помучиться придется, главное — у отца и братика все будет. У Ладки, у Мирки-вредины.
А ей-то все равно счастья не видать, семьи своей не создать. И раньше-то надежды не было, а нынче… Какой дурень возьмет за себя баженянку? Мужики нежных любят, мягких, уступчивых, слабеньких или тех, кто таковыми прикидывается. А ее нынешнюю силу в карман не спрячешь, как и нрав.
Так что сиди, Осьминишна, думай о работе, не о любви. Тем более, что ехать аж целую седмицу до Межеполья, времени с избытком.
Глава 9
Дождь шел всю ночь, то сильнее, то слабее, барабаня по крыше и порой постукивая в окно.
Беломир проснулся, как всегда, немного раньше рассвета. Спал он на простой лавке, на тонком соломенном тюфяке с грубой простыней. В горнице не было никаких украшений, ни ковров, ни зеркал, даже простенький половичок не был брошен на чистый
