Виктория Крэйн - Последнее Рождество
Я опустилась в кресло-качалку, вытянула ноги к огню и потянулась за пачкой сигарет.
То, что я уже не одна в доме, я почувствовала сразу. Не было ни грохота распахнувшихся ставней, ни шорохов, ничего. Просто я поняла, что в комнату вошел он. Я улыбнулась. Он приходил каждый день, с тех пор как я поселилась в этом старом красивом особняке на берегу океана. Бывало, что он проводил со мной целый день, а иногда не задерживался и на пять минут, просто проверял, как я тут. Я привыкла к этим визитам и, сама того не замечая, потихоньку начала их ждать.
Из-за спинки кресла появилась смуглая рука, которая тут же вытащила из моего рта только что прикуренную сигарету. Вот что за привычка — отбирать у меня сигареты! Сам курит, но мне не дает. Я фыркнула, но не смогла сдержать улыбку. Он обошел кресло, остановился передо мной и оглядел всю целиком, будто проверяя, цела ли я и невредима ли. Да что со мной сделается-то! Но его забота очень трогала.
— Привет, — улыбнулась я, и тут же его лицо расплылось в ответной улыбке.
Что это была за улыбка! Широкая, светлая, его лицо тут же засияло присущим только ему особенным золотистым светом, за который я и прозвала его «солнечным мальчиком», янтарные глаза сверкнули, и в них заискрились смешинки. Непокорные кудри упали на лоб, и он, откинув голову назад, попытался их убрать. Я рассмеялась — это никогда ему не удавалось!
Сегодня на нем был белый толстый вязаный свитер и черные джинсы. Я невольно скосила глаза на себя — такой же длинный теплый свитер и черные джинсы. Теперь мы смеялись хором. Ну что ты будешь делать!
Он уселся передо мной на корточки и взял мои руки в свои.
— Ты сегодня дома, я удивлен. — Мягкий завораживающий баритон проник в меня, пронесся по телу и согрел меня изнутри.
— Так за окном пурга, не нагуляешься особо, — я пожала плечами, — но утром я выходила на улицу.
Он потянулся за пультом дистанционного управления и выключил музыку. Тишина нахлынула на нас, заставляя завязнуть в ней, потеряться, увеличить плясавшие по стенам комнаты тени от пламени камина.
— Сколько можно слушать одно и то же? — проворчал он. — Это депрессивная музыка.
— Ничего не депрессивная, мне нравится. — Я с улыбкой повернулась к нему. — Это очень красивый вальс.
— Красивый, согласен, но он навевает тоску.
Я снова пожала плечами и улыбнулась. Мы замолчали. Я сидела, все так же уставившись в камин, он гладил мои руки и смотрел на меня снизу вверх. Затем он уселся на мягком ковре у моих ног и положил голову мне на колени. Я тут же протянула руку, погрузила пальцы в шелковую гриву его золотисто-каштановых волос и стала их перебирать. Мне показалось, я услышала, как он заурчал, словно довольный кот, только что скушавший блюдце густой ароматной сметаны. Я прикрыла глаза и, пригревшись, задремала.
Я встретилась с ним в один яркий солнечный день, когда медленно бродила по центру небольшого городка, в котором решила поселиться. Еще и недели не прошло, как я въехала в светлый уютный особняк на берегу океана, а теперь изучала место, где собиралась провести остаток своих дней.
Зима в этих краях начиналась рано, снег ложился в конце октября, и уже в ноябре город выглядел как моя далекая родина глубокой зимой — весь укрытый искрящимся от солнца покрывалом. Красивое тихое, спокойное место.
Я шла по узким старинным улочкам, разглядывая дома, людей, машины. Мороз щипал мои руки, и я прятала их в карманах короткой шубы. Я дошла до центральной площади и замерла, уставившись на раскинувшуюся передо мной шумную ярмарку. Подобное я видела только на фотографиях. С правой стороны расположились торговые ряды, между которыми бродили домохозяйки, носились дети, лаяли собаки. Слева крутились, ярко переливаясь всеми цветами радуги, карусели. Оттуда доносился визг и детский смех. А над всем этим — яркое небо и солнце, золотящее шпили здания Городского собрания и купола старинной церквушки.
Между каруселями и ярмаркой сверкал каток, на котором носились дети и взрослые, хохоча, врезаясь друг в друга, кидаясь подхваченными с высоких, сделанных изо льда, усыпанных снегом стен снежками.
Я, испытывая странную робость вперемешку с восторгом, подошла ближе к катку и остановилась, наблюдая за кружащимися фигуристами. И тут я услышала позади себя голос, показавшийся мне смутно знакомым. Я резко обернулась.
С минуту мы смотрели друг на друга, затем я снова вернулась к созерцанию кружащихся на льду людей.
Тяжелая рука легла мне на плечо, я не шевельнулась. Он встал рядом и развернул меня к себе. Я подняла к нему голову и улыбнулась.
— Привет, — сказала я. — Рада тебя видеть. Какими судьбами в этом городке?
Мне показалось, он несколько растерялся. Глаза его остро вглядывались в мое лицо, будто ища в них ответ на какой-то одному ему известный вопрос.
— Привет. Я тут проездом, но, скорей всего, немного задержусь, тут очень красиво. — Он помолчал, затем неожиданно спросил: — Ты меня узнала?
— Конечно, я тебя узнала, — я изумленно хмыкнула. — У меня все в порядке с памятью, и ты не из тех, кого можно просто взять — и забыть.
— Вот как.
Нет, ну точно, он растерялся, и я, не выдержав, расхохоталась.
— У тебя сейчас такое забавное выражение лица! Был бы у меня под рукой фотоаппарат, непременно бы тебя засняла, но я его оставила дома. Представляешь, я — и без фотоаппарата! Но ничего, это все переезд, еще денек — и я совсем тут освоюсь и больше никогда не забуду такую необходимую вещь дома. — Не дав ему вставить и слова, я схватила его за руку и потащила к будке проката коньков. — Давай-ка покатаемся. Ты хорошо катаешься? Я этого с детства не делала и буду сейчас как корова на льду, но раз ты здесь, я не упаду!
Он остановил меня перед самой будкой.
— У тебя уши красные от мороза, — проговорил он и обхватил мою голову своими большими теплыми ладонями, янтарные глаза оказались совсем близко от меня. — И руки у тебя как ледышки.
Он отпустил мою голову, взял мои руки и, наклонившись, дохнул на них, а затем начал растирать. Солнце золотило его небрежно падающие на поднятый воротник дубленки волосы. Некоторые пряди были светлее, мне показалось, что в них заблудились солнечные зайчики.
— Я не замерзла, — рассмеялась я, и вдруг с моего языка сорвалось: — Ты просто… солнечный мальчик. Всегда таким был.
Он замер и посмотрел мне в глаза. Я завороженно уставилась на него. Секунда — и наваждение прошло, а он уже вел меня за руку к торговым рядам, ловко лавируя между прохожими.
У какого-то ларька мы долго выбирали мне шапку. Остановились на смешной белой, с огромным помпоном и ушками с кисточками. Бабушка-продавщица с умилением наблюдала за тем, как он натянул мне на голову шапочку, вытащил из-под шубы косу и перекинул ее вперед, через мое правое плечо. В комплект к шапке были подобраны такие же белые вязаные варежки, которые он тоже надел на меня сам, и только потом повел меня обратно на каток.
