Евсения - Елена Саринова
— А-ай! Адона! Да я про него тебе вообще ничего говорить не буду. Хотя… по-моему, это я уже обещала… И откуда такая, вдруг, к этому дурню благосклонность?.. — дриада хмыкнула и вопросительно оттянула мои волосы в разные стороны. — Ну так, как обычно в этот день — одну девичью косу. Э-эх… Скорее бы все закончилось. У меня что-то на душе не спокойно… Чего?.. Ну да, я и это уже говорила… Говорю, каждый год… — обреченно вздохнула, колупая ногтем макушку деревянного кентавра. Потом поднесла свистульку к губам и в который раз, не решилась. А все из-за этого «чужака». Осквернил собою мою «мечтательную» игрушку. Как я теперь на ней дудеть буду, с моим-то главным жизненным принципом?.. Мысли, вдруг, подхваченные сквозняком, понеслись вон из распахнутого окна, и на душе от этого стало, от чего то, еще тревожнее. — Адона, а кто такой «бер»? Ты не знаешь?.. Нет? — и потому, как нянька моя драгоценная быстро отвела от моего зеркального отражения глаза, поняла — еще как знает, но, мне от этого ее знания, уж точно ничего не перепадет…
До самого обеда я усиленно делала вид, что вся остальная часть суток ничем особенным мне не грозит, успев навести чистоту в своей чердачной светелке и попутаться под ногами у замешивающей тесто на праздничный земляничный пирог Адоны. Но, после того как солнце, указующим перстом зависло над самой крышей нашего домика, поняла — пора. Натянула на себя специальную для такого случая, льняную рубаху, удовлетворенно отметив, что оная не застревает на округлых моих выпуклостях. Лишь с каждым годом все короче становится. От этого и боковые разрезы — все выше. Ну да, ничего — с цветными чулками в самый раз. Правда, я, все ж, позволила себе отступную «вольность» — навесила на вышитый пояс маленький узелок. А как же иначе, когда одёжные карманы в веси Купавной почти ересью считаются? Где же при таких канонах бедной дриаде свои… Ну, да, это секрет, чего я там ношу. И уж точно, не для Адониных зеленых глазищ…
До кромки леса меня подвязался провожать Тишок. Заметно притихший после вчерашней нашей с ним «познавательной» беготни. Я его подвиг оценила и тоже решила обещанный серьезный разговор (пытку с пристрастием) пока на время отложить.
— Гуляй, Евся, ни о чем таком не думай, — сосредоточенно жуя по дороге кусок Адониного пирога, внушал он мне. — А если что, в лес беги. А уж я здесь твоих женихов встречу со всем почтением и такие мороки им наведу, мать потом родную за корягу принимать станут.
— Ага, — тоже с полным ртом, лишь вздыхала я. — А батюшка Угост уже отбыл в свои поля?
— Так давно, — неопределенно махнул лапкой бесенок. — Он в этот раз аж за сам Вилюй. Там, говорят, одолень-корень в Змеиной проплешине совсем необыкновенный. Тем более, в такую-то ночь. А обратно уж я его, своей тропкой провожу, перед самым рассветом… Евся.
— Что? — тормознула я, у самого края холма. — Ты там того… через костер прыгать не ленись, да в хороводах этих тоже, хотя бы, вначале. А то, сама знаешь — народ здесь дремучий. Попробуй потом докажи, что, не ведьма, раз в разгуле этом не участвуешь.
— Тишок, ведь не первый год. Не переживай. Как-нибудь… пропрыгаю ночь, — в ответ лишь усмехнулась я и в доказательство, резво поскакала вниз по тропке. Но, направилась не к назначенному месту у Козочки — туда еще было рано. А — прямиком вдоль огородов и в высокий порядничий терем. Там у нас, у «девиц-купальниц», было сейчас место сбора. — Ну что ж, поиграем опять в чужие игры…
Тетка Вера, хлебосольная Любонина матушка, сразу усадила меня за стол, из-за которого я сначала со своей подругой и перекрикивалась. А потом явилась и она сама… тоже в своей прошлогодней рубахе. И, глядя на всех исподлобья, прогундела:
— Ну вот, глядите… Никуда не пойду.
— Ежели, не треснет по швам, считай, свезло, — хмыкнула, болтающая на лавке ногами, Галочка.
— Ничего, тебя такое же «счастье» ждет, — отомстила ей тут же Любоня, скосясь на выдающуюся материнскую грудь, а я в это время подумала, что, для бедного Русана такая «смело обрисованная» картина, точно — смертельная магия… Кстати…
— Любонь, ты чего это, стухла? — не преминула хмыкнуть и я. — Да твои подружки весевые только лишь мечтают о таком… богатстве. Иначе не бегали бы к Адоне за травой для «Мятницы(1)». Так что, единственное, что тебе сегодня грозит — лишний съурок, — на этих моих словах, тетка Вера охнула и скоро скрылась за занавеской, а я, уже более вкрадчиво, продолжила. — Ты мне лучше скажи, сегодня ночью — с личной охраной или без?
— С ним, — в конец опечалилась подруга. — То есть, с охраной.
— Так это же… в общем, тогда точно, бояться нечего, — едва сдержала я свою радость, а Любоня пристально на меня глянула:
— А что толку, если…
— На-ко, деточка — соль в мешочке за пояс засунь. Верное средство. И в правду, Евсенька, могут…
— Да, матушка! — уже со слезами на глазах взвыла Любоня, и в развороте к двери, чуть не сшибла собственного, входящего в дом, отца.
— Пока не треснула, хм-м, — констатировала со своей лавки, провожая сестру взглядом, Галочка…
«Весевые подружки» Любонины явились, как только мы с ней, вороченной с крыльца, поднялись из-за стола. Точнее, оттуда выползли. И я себе мысленно тут же, дала зарок — через костер прыгать, все ж, поостеречься. Иначе, до другого его края, боюсь, не долечу. А потом все, впятером, двинули на первую свою ритуальную миссию — портить цветущий, предгорный луг. На языке же местных жительниц сие занятие гордо именовалось «плетением купальных венков». И подходили они к нему со всем радением. Будто в итоге приз полагался за самый разлапистый. Лично я бы такой конопатой Омелице отдала, родной сестре Осьмуши. Уж как она старалась лопухи вплетать, едва вся ими не накрылась в своей разнотравной «кочке». А вот Любоня моя решила в этом году обойтись скромным головным убором (неужто, мои назидательные беседы на пользу пошли?).
— А мне-то зачем?.. Я свои венки уже отплела, — ну, хоть такая причина.
— Ты-то, да-а, — протянула ей в ответ долговязая Рексана, примеряя свой, с торчащими во все стороны стеблями медвежьих ушек. Потом скривилась недовольно и вновь его с головы стянула. — А вот, Евся чего не старается? Или, тоже… отплела?
Ох уж
