Наваждение - Кристина Лин
И Филипп улыбнулся так ласково, что у меня в груди что-то екнуло. А ведь он просто невероятно красив. Я еще в первую нашу встречу заметила это. А потом только и делала, что старалась уговорить себя не замечать этот вопиющий факт.
— Спасибо, что сказали мне, — на душе сразу отлегло, и теперь даже мой голос стал мягче.
Филипп кивнул в ответ. А потом неожиданно добавил:
— Но не могу обещать, что сдержусь в следующий раз, если ты надумаешь прийти ко мне с ночевкой.
Лицо снова вспыхнуло от смущения. Да что же это такое?! Я же не маленькая девочка, чтобы так реагировать на каждую его фразу?! Да и не в средние века живем, все-таки о том, что происходит между мужчиной и женщиной, я давно знаю. Пусть пока только в теории.
В этот момент лошадь подо мной взбрыкнула, громко заржав. Смущение как ветром сдуло. А вот страх затопил все естество. Оказалось, что все время, пока Филипп говорил со мной, я и думать забыла о своей неуверенности. Можно сказать, что он мне даже помог. Но только моя строптивая напарница себе на уме, быстро напомнила, кто здесь главный.
— Тише, тише, — шепчу лошади, сжимая поводья что есть силы.
Но она даже не подумала угомониться. Рванула вперед, быстро переходя в галоп и набирая скорость с каждой секундой.
Глава 15
Прижавшись к лошади и со всей силы сжимая ногами ее бока, я изо всех сил пытаюсь не упасть. Страх парализовал настолько, что я даже не могу закричать. О том, куда она несется, и думать страшно. Только бы удержать поводья, только бы не упасть.
Мамочка, помогите! Хочу закричать, но не могу. А вдруг, она еще и брыкаться начнет? Инструктор когда-то говорил, что нельзя показывать свой страх, животное чувствует его. Но как тут не показывать? Как тут не бояться?
Лошадь, кажется, обезумела, и я уже на грани истерики. Она несется вперед, иногда поворачивает, огибая деревья. А я вцепилась испуганным комочком в седло и отчаянно пытаюсь не убиться, упав с довольно большой высоты на бешеной скорости.
По сторонам мелькают деревья, какие-то площадки. Кажется, даже всадники на лошадях есть. Или мне это уже мерещится? Как же страшно!
— Остановись, прошу, — шепчу в ухо животному, но она то ли не слышит, то ли не хочет слышать.
Мы мчимся в перед. Кажется, лошадь даже не разбирает дороги, просто несется куда глаза глядят. Не знаю, за что мне такая честь, но меня она выбрала в качестве трофея.
— Тпррр, — пытаюсь остановить обезумевшее животное, натягивая на себя поводья.
Вот только мой маневр с поводьями не только не увенчался успехом, но и привел к прямо противоположному эффекту.
Вернее, она остановилась. Как вкопанная, подняв задние копыта и сбрасывая меня с седла. Уже в полете я успела подумать о том, что мы оторвались довольно далеко и, скорее всего, здесь меня еще нескоро найдут. А потом падение и дикая боль во всем теле.
Попыталась пошевелиться, но ничего не получилось. Ни рукой, ни ногой. Будто нет у меня тела, одна лишь голова и осталась. Самая бестолковая часть меня, как теперь кажется.
От ужаса и досады из глаз брызнули слезы. Я снова попыталась пошевелиться. Но тело не слушается меня. И мне остается лишь лежать на траве поломанной куклой, ожидая, пока кто-нибудь найдет мое тело. Именно так. Ведь назвать себя полноценным человеком теперь как-то не получается. Есть тело, которое, по ощущениям, больше похоже на большой не передвигаемый протез.
Ну, что за дура! Почему не сказала, что боюсь лошадей? Максимум, что было бы — заказчик просто не стал бы платить за этой выход в свет. Ну и что с того? Справилась бы уж как-то без этих денег. Но нет же! Мне надо было показать, какая я уникальная и доказать, что все могу.
Так и надо мне за мою гордыню!
Как позвать на помощь теперь?
Никак! Остается только ждать, пока кто-нибудь не споткнется о меня, проезжая этой тропой.
Так бы и продолжала ругать свою тупость, если бы неожиданно совсем рядом не заржала лошадь. Кто-то спешился, я услышала торопливые шаги в свою сторону. А потом увидела склоненное надо мной лицо Филиппа.
В его черных глазах, которые совсем недавно насмехались надо мной, такой дикий ужас, что даже у заплаканной меня сжалось сердце.
— Девочка моя, — прошептал он тихо с горечью в хриплом голосе. Так нежно, что я, кажется, даже дышать перестала от удивления.
Почему он такой? Неужели, я настолько дорога этому мужчине? Ведь он совсем меня не знает. Подумаешь, ночь провели вместе. Так ведь и не было ничего, да? Он сам сказал. Тогда почему он такой? И голос, и взгляд…
Филипп скользнул взглядом по моему телу, что-то нажал, потрогал. Нет, я ничего не ощущаю. Ни малейшего прикосновения.
— Как же так, девочка моя? — прошелестел он одними губами обреченно.
У меня снова на глаза навернулись слезы. Если даже этот невозмутимый мужчина говорит со мной так жалостливо, то, должно быть, дела совсем плохи.
— Что? Все так плохо? — спрашиваю сквозь слезы. Кажется, у меня даже из носа что-то потекло. То ли слезы, то ли кровь. Но вот поднять руку и смахнуть влагу я не могу.
Филипп закрыл глаза, ничего не ответив. Его лицо, кажется, потемнело от горя, а между бровей пролегла глубокая складка. Как же хочется провести по ней пальцем, разгладить, сделать так, чтобы не хмурился. Но я не могу. Никак. Тело не слушается, а я снова понимаю, в каком положении оказалась.
Внезапно мужчина открыл глаза. Во взгляде решимость. А дальше произошло нечто странное, что я потом никак не могла себе объяснить.
Он достал нож. Острая сталь блеснула на солнце. Филипп поднял мою руку, отодвинул ткань на запястье, обнажая его. Полоснул по нежной коже, из раны закапала кровь. Затем все то же самое он сделал со своей рукой.
— Что вы делаете? — этот вопрос я прошелестела настолько тихо, что, наверняка, он его даже не услышал.
Не обращая внимания на мой хриплый шепот, он приложил мою руку к своей, соединяя их запястьями в месте надреза. Его губы зашевелились. Кажется, он что-то говорил, что-то рифмованное, но я не могла разобрать слов. Глаза закрыты, а губы шепчут какую-то мантру, как заклинание.
И тут я почувствовала.
