Лебединые одежды (СИ) - Гордиенко Екатерина Сергеевна

Хильд послушно глотнула. Ого, а бренди не пожалели. В желудке сразу потеплело, расслабились плечи, а в кончики пальцев потекло приятное тепло.

— Рядом с нами существует много вещей, о которых мы даже не подозреваем. — Сказала Фрейя. — Раньше у людей хотя бы хватало здравого смысла верить в богов. А теперь все думают, если они забыли таблицу умножения и научились считать на калькуляторе, то стали умнее. Тебе нужны еще доказательства? Их есть у меня!

— Например? — Хильд не собиралась сдаваться просто так.

— Например, где ты родилась?

— Паяла. Это в…

— Знаю, — отмахнулась Фрейя, — Лаппландия, лен Норрботтен. Жопа мира.

— Ну отчего же! — Обиделась Хильд за свой родной город. — У нас красивая церковь. Меня там крестили.

— Пойдем в кабинет, посмотрим, что у нас есть на твою Паяле.

Ну да, со столицей, конечно не сравнишь, но в этом городке была своя прелесть. Спокойная река, множество небольших озер, собачьи упряжки, олени, саамы и все такое. Одним словом, туристам нравилось.

— Две тысячи жителей, — щелканье клавиш под пальцами Фрейи сливалось в пулеметную очередь. — В каком году ты родилась, напомни.

— 1996.

— И крещена тогда же.

— Да.

— Спасибо нашему правительству за всеобщую цифровизацию.

Как ни странно, никакая Хильд Йоханссен в церковных книгах зарегистрирована не была, хотя мало того, что велись электронные записи — были отсканированы все реестры, начиная с 17 века.

— Когда погибли твои родители?

— 20 декабря 2006 года, — Хильд сглотнула комок, но Фрейя, казалось, сочувствия не испытывала.

— Они были похоронены в Паяле?

— Да.

Хильд до сих пор помнила стук кирки о мерзлую землю, рождественскую ель перед городской ратушей, ледяные сани с ледяными оленями, в которых фотографировались туристы и холод, который пронизывал ее до костей, несмотря на теплую куртку и саамские унты.

И снова никаких записей ни о Маргрете ни о Гримнире Йоханнсенах. Но ведь Хильд точно помнила: мама была учительницей, а отец держал механическую мастерскую, и когда они все вместе шли на воскресную службу, с ними здоровался каждый встречный.

— Ничего не понимаю, — растерянно сказал она. — Этого просто не может быть.

— Тогда посмотрим записи твоего интерната, — предложила Фрейя. — Куда тебя отправили в 2006-м?

— В Кируну, школа-интернат для девочек имени Святой Бригиты. Я жила там до 2014-го.

Никакого упоминания о Хильд Йоханнсен. Хуже того, на школьных фотографиях не было ни одного знакомого лица. Ни Анны, с которой они делили один шкафчик на двоих, ни вредной Осы, ни всезнайки Кристин. Ни Агнара, который научил ее жарить хлеб и печь картошку на костре.

Забыв, что чай все еще может быть горячим, Хильд осушила Чашу двумя длинными глотками. Горький напиток обжег язык и горло, даже в груди запекло. Девушка со стоном потерла грудь ниже ключиц.

— Что такое? — Спросила Фрейя.

— Кажется, обожглась. Ничего, сейчас пройдет.

— Дай-ка посмотрю, — Фрейя оттянула вниз широкий ворот мужского свитера и ахнула.

На белоснежной коже алели странные узоры — не татуировка и не шрамы, а словно выписанные на белой бумаге красные буквы.

— Больно?

— Да. Что там?

— Смотри сама. — Фрейя развернула Хильд к темному окну, которое горящий в комнате свет превратил в черное зеркало. — Похоже на вязаную руну. Знаешь, что такое футарк?

Ну да, про рунический алфавит им рассказывали еще в шестом классе. В конце концов, любой закончивший школу человек мог прочесть рунические надписи в Уппсале или на Рёкском камне. Вот только смысл их был слишком туманен.

— Можешь прочитать? Что это значит?

— Это не памятная запись. Это заклинание. — И вот они снова возвращались на тысячу лет назад, но только на этот раз Хильд крепко держала руку подруги, словно боялась заплутать в лабиринтах времени. — Это Перт, руна памяти, которая связывает тебя с прошлыми и будущими поколениями, а это Ансуз, она соединяет отдельные части в целое. Вот Одал, он вызывает видения, и Эйваз, который помогает выйти из сна и сохранить воспоминания. Но они написаны в зеркальном отображении, то есть должны действовать наоборот.

— И от чего меня заколдовали?

— Похоже, что твою память заперли и заменили ложными воспоминаниями.

— Ч-ч-черт!

— Но тот, кто это сделал, не желал тебе зла, потому что сплел их с рунами защиты: Иса, Кеназ и Хагалаз.

«Хераз!», хотелось крикнуть Хильд. Во что я вляпалась?

— А нельзя это как-нибудь… отмыть?

Постепенно боль в груди унималась и странные буквы на коже выцветали, а потом совсем исчезли. Обо всем произошедшем напоминала лишь горечь на языке.

— Отмывай, не отмывай, а твой вирд (1) уже известен и записан. Судьбу не изменишь. Но теперь ты понимаешь, что ваша с Орваром встреча не была простой случайностью? И держится за тебя он не из-за прихоти.

— А из-за чего?

— Может быть, это то, что называют любовью?

Хильд вспомнила улыбку Хокона и вздохнула. Конечно, Фрейя должна была кое-что знать о любви.

— То, что случилось между Орваром и мной не имеет ничего общего с тем, что есть у вас с конунгом. Орвар не такой.

— Я тоже думала, что не такой, — лукаво улыбнулась Фрейя. — Но он не забыл тебя за три года. И за это время у него не было ни одной женщины. Я просто узнать не могла своего братца. Спасибо, что вправила ему мозги.

Внезапно у Хильд мелькнула нехорошая мысль: а вдруг Фрейя передумает и не отпустит ее? А вдруг, все будет еще хуже, и она сама не захочет уходить?

— Но наш уговор еще в силе?

— Это насчет трех месяцев? Конечно. Тем более интересно будет посмотреть, как Орвар лезет из кожи, чтобы уговорить тебя остаться. Куплю поп-корн и сяду в первом ряду. А если серьезно… — Она приложила ладонь к щеке Хильд даже не сестринским, а скорее материнским жестом: — … я очень тебе благодарна.

— За что?

— Ты помогаешь Орвару сохранить его человеческую часть. Это проблема всех берсерков: медведь слишком сильное животное, не каждый может с ним совладать. Некоторые мужчины поддаются звериной сути и… это плохо заканчивается. А ты укрощаешь его одним пальчиком.

— Ты шутишь.

— Я серьезна, как инфаркт. Ты молодец, Хильд. Продолжай в том же духе. И спасибо тебе за то, что мой брат перестал ломать деревья в моем саду. А теперь иди спать.

Ох, если бы Хильд могла заснуть после всех открытий сегодняшней ночи.

1. Вирд — понятие судьбы и предопределения

ГЛАВА 13

Если бы сны приносили ей облегчение…

В детстве Хильд всегда засыпала с чувством радостного предвкушения. Сны были красивее и ярче любого фильма. Она видела прекрасную женщину с золотыми волосами, которая летела по небу в повозке, запряженной кошками. Летели огромные лебеди, торопясь обогнать повозку. Они опускались на поля и холмы, где спали красивые мужчины, молодые и не очень, но все в сверкающих кольчугах и шлемах. Лебеди опускались на землю и превращались в прекрасных дев. Хильд точно знала: когда она вырастет, станет такой же, как они.

Сейчас сны были страшными и гадкими. И всегда одинаковыми. Кто-то звал ее тихим голосом, это монотонное бормотание тянуло ее куда-то, как собаку на веревке, душило, подавляло волю. Хильд пыталась сопротивляться, но веревка натягивалась, и она задыхалась. Приходилось вставать и идти, спускаться по лестнице вниз, выходить из дома, идти по дорожке к воротам. Там за чугунной решеткой клубилось черное облако, так напоминающее огромный пчелиный рой, и из него сквозь решетку тянулись к ней старческие худые руки с обвисшей кожей, в неопрятных узлах вздувшихся вен.

Хильд знала: если они прикоснутся к ней, ее не станет. И с замирающим сердцем ждала, придет ли ее Спаситель.

И он всегда приходил!

От большого пятна тени, отбрасываемого в лунном свете несколькими старыми дубами, отделялась тень поменьше. Она приближалась к лунной дорожке, ступала на нее и превращалась в большого медведя. Сразу ее грудь наполнялась воздухом, чуть горьковатым от запаха хвои и палых листьев и немного колючим, от близкого снега. Она садилась ему на спину и погружала озябшие ладони и ступни в густой мех.