Академия Весны - Ксюша Левина
– Конечно, ваш отец общался со мной, прежде чем вы сюда приехали. Я знаю все о студентах своего факультета. Но я не поддерживаю с вашим отцом связь.
Надежда в глазах Брайт тает. А потом декан Гаджи назначает наказание за срыв, и Брайт печально тащится в деревню, чтобы переодеться и поесть перед общественно полезными работами. Первый учебный день провален в полном объеме. На взрыв кабинета старост, поиск деканата и кабинета медсестры ушло почти два часа, и за это время успела начаться и закончиться одна пара, прошла половина второй, и не было смысла идти на третью. И где была Нимея со своей бутылкой, когда была так нужна? Тюкнула бы по макушке, и не случилось бы ничего.
Брайт выходит из Академии и с наслаждением отмечает, что в парке ни одного студента. Аллея пуста, путь свободен. Никаких споров, никаких ссор. А потом – хлопок за спиной, и приходится сжаться в ожидании очередной необходимости говорить.
– Проводить?
Она оборачивается и качает головой, но губы против воли изгибаются. Энграм Хардин, раскрасневшийся, с расстегнутой на две пуговицы рубашкой и кое‐как намотанным шарфом.
– У меня есть выбор?
Уголки его губ сначала опускаются вниз, а потом появляется широкая, обнажающая ровный ряд белых зубов улыбка.
– Брось, – смеется он. – Неужели не ясно, что я тебе не враг?
– Но с чего ты взял, что мне нужны не враги? – закатывает глаза Брайт и все равно кивает. – Нет сил сопротивляться… – вздыхает наконец она.
– Правильное решение, госпожа Сирена.
Энграм Хардин бросается по ступеням к ней, берет ее рюкзак и закидывает его себе на плечо.
– Ты ужасен, – констатирует Брайт.
– Не преувеличивай! – хохочет он. – Я очень даже привлекательный, по мнению абсолютного большинства, и, даже если ты скажешь, что это не так, я тебе не поверю. Тебе уже снилось, как я тебя целую? Нет? Ну, я подожду.
Брайт снова закатывает глаза и предпочитает не отвечать, пока Энграм Хардин нагло рассматривает ее рюкзак. На его идеальном, кукольно красивом личике – следы взрыва магии Брайт, кажется, неудачно отлетевшая щепка послужила невольной виновницей глубокого пореза. У Брайт ни одной травмы. А старосты пострадали прилично, по крайней мере им всем необходимы душ и стирка формы.
– Так-та-ак… – тянет он. – Кто‐то любит грязную музыку?
– Тебе откуда знать, истинный аристократ? – Брайт качает головой, не обращая внимания на Энграма, который нагло ковыряет нашивки, тянет лямки рюкзака, будто проверяя на прочность. – Чего ты там рассматриваешь? Он не в твоем стиле, присмотри представительский кожаный портфельчик.
– Не делай вид, что знаешь меня, госпожа Сирена, – заявляет Энг и снова закидывает рюкзак на плечо. – Ты интересная особа. Тебя не исключили за вспышку магии?
– Нет.
– Почему?
– Меня не могут исключить.
Брайт мрачнеет. Глубоко вдыхает пряный воздух и разминает шею, будто та затекла. Кутается в пальто. Сильно пахнет сладкой выпечкой, и Брайт невольно крутит головой. В животе урчит от голода, и хочется кофе; приходится прибавить шагу, чтобы не свалиться в обморок. После такого всплеска магии организм истощен. Выпитая бутылка воды помогла, но не настолько, чтобы прямо сейчас пробежать марафон до деревни и обратно. Это минимум полчаса.
– Это как?
– Я тут в тюрьме. – Из ее горла вырывается насмешливое «ха», а Энг хмурится.
Он вдруг сворачивает с аллеи, ведущей в деревню, и усаживает Брайт на холодную деревянную лавочку.
– Что? Я вообще‐то хотела пообедать и идти отбывать принудительные работы.
– Пикник? – улыбается Энг.
– Не интересует.
Но с Энграмом спорить невозможно, он машет руками и призывает к тишине.
– Одна нога здесь, другая там.
В центре парка стоит крошечный деревянный киоск, в котором пухлая волшебница продает сладкие пышные булочки, посыпанные хлопьями миндаля и политые соленой карамелью. Вот откуда божественный запах. И, кажется, волшебница готова обогатиться на обеде, когда студенты вывалят из Академии в поисках еды. Она расставляет на прилавке, которому неведома осенняя прохлада, подносы со сдобой.
– Какой кофе пьешь? – на ходу спрашивает Энграм.
– Черный без сахара, – очень тихо отвечает Брайт и неуверенно улыбается.
Принимать ухаживания оказалось очень просто. Никаких вопросов, обещаний, вторжений в личное пространство. А как теперь поступать? Вернуть Энграму деньги за кофе и булочку? Или друзья такое делают бесплатно? А они друзья? Нет. Они даже не знакомые.
Но очень хочется с кем‐то поговорить, чтобы сбросить с больной головы на здоровую, освободить мозги от мусора. Кажется, нужно принять неожиданные дары и заткнуть совесть. А еще душит невероятная благодарность, потому что через пару минут замерзшие пальцы греет стаканчик черного кофе, а на колени теплым котенком ложится бумажный пакетик с тремя булочками.
– Ну что? Я волшебник?
– Нет, – вздыхает Брайт, с наслаждением глядя на булочку. – Ты богатенький мальчишка, который все делает по‐своему.
– А ты ешь и плати мне за булочки рассказами, – смеется он, хоть ничего смешного никто и не сказал.
– Ты все время смеешься? Это странно.
– Я не пойму, госпожа Сирена, ты что, никогда не влюблялась?
Брайт давится кусочком миндаля и отставляет на лавочку кофе.
– Ты что несешь?
Надо бы схватить вещи и бежать, но кофе с булочкой хочется куда больше.
– Ладно, понял, не время для страстных признаний.
Он издевается. Но Брайт даже в шутку не готова слушать такую чепуху.
– Так почему ты в тюрьме? Нас же тут никто особо не держит.
– Вас тут никто не держит.
Брайт не думает, можно ли такое рассказывать, ей плевать. Она никогда не собиралась ничего ни от кого скрывать, уж точно не от истинных, которые живут в своем прекрасном розово-медовом мире.
– А мой отец – в заложниках у Ордена Пяти, пока не придумает лекарство от болезни, которая убивает таких, как вы. – И Брайт так смело смотрит в глаза Энгу, что тот опускает голову.
– Таких, как они, – поправляет он.
– А ты здоров?
– Ну… – Энг откашливается и дергает плечом. – Я пью таблетки, если ты об этом. Но профилактическую дозу, во избежание развития болезни. – Он будто оправдывается, а потом сдается. – Ну, может, и нет. Может, и обычную. Я не пропускал прием уже лет десять и не знаю, что почувствую.
Он несет какую‐то чушь и понимает это, потому выдыхает и быстро говорит:
– Ладно, я болен, но… Слушай, я не верю, что мы болеем из‐за того, что живем рядом с иными или типа того. Я не знаю… ладно? Я не расист, и я не прекращал общаться с иными, если ты понимаешь,
