Телепортация - Марк Арен
Но этот… Андрей Петрович невольно покачал головой, вспоминая град вопросов и реакцию на ответы, – потрясающая органика. Это даже не стопроцентное перевоплощение, это нечто большее… то, что наступает после него. Таких случаев у него в практике не было. И он даже не знает, были ли они вообще. Он уже давно не удивлялся. Восхищение в нем смешивалось с растерянностью. В мозгу свербел классический вопрос: что делать?
Лечить? Ох, в этом была своя трудность. Дело не в дороговизне препаратов и специальном уходе, хотя и в этом тоже. Лечить можно любого, вылечить – лишь того, кто сам того хочет. Кто сознает, что, считая себя Наполеоном или Троцким, он на самом деле является Васей Пупкиным и живет с женою и тещей по улице Красных Чукотских Партизан, дом семь, квартира двенадцать. И такой человек, конечно, не без помощи медицины, находит-таки путь к себе и возвращается в свою же личность. Иначе остается лишь глушить эту самую ложную личность препаратами до полного и окончательного искоренения… Страшная необходимость, диктуемая обществом.
В каждом случае он видел перед собой больного, всего лишь больного человека, которому, пусть он и сам того не осознает, нужна его помощь. Либо, что тоже бывало в практике, человек имеет возможность жить так, как хочет. Ярким тому примером является творческая братия, особливо актеры. Меняющие образы, как иная дама перчатки. Они ведь если не шарлатаны или конъюнктурщики, тоже люди не от мира сего, каждый по-своему…
Но к своему новому знакомому Андрей Петрович не мог относиться как к пациенту. Проникновение в чужой образ было столь полным, что его первоначальная личность, похоже, полностью растворилась. Это, пусть совершенно невероятно, невозможно и неслыханно, было именно так. Даже если вывести за скобки его одежды и пистолет…
Гость жалобно застонал и забормотал во сне… по-французски. Андрей Петрович повернулся к нему. Тот дернулся, сморщившись, сказал еще несколько слов, по-видимому, обращаясь к какому-то человеку, и стих.
Вот! Даже во сне, когда человеком в большей степени владеет подсознание – то, кто он есть, а не сознание, или иначе – то, кем он себя считает, даже тогда этот человек говорит на французском, называя странные имена… На русском он говорит тоже. Причем непонятно, который из них родной, ведь оба он знает в совершенстве, если во сне говорит на обоих… Еще загадка – его манеры и отношение к миру…
Андрей Петрович понимал, что его родную личность, скорее всего, вернуть уж не удастся. Даже если докопаться, кем он был раньше; травма может быть очень серьезной. Человек может застрять в сомнамбулическом межмирье, перестать быть персонажем, но так и не вернуться в себя. Такие случаи, пусть и нечасто, уже бывали.
Значит, придется этому бедолаге до конца своих дней быть тем, кем ему, по-видимому, когда-то очень хотелось стать. Однако каково при этом ему будет выживать в этом мире, Андрей Петрович решительно не знал…
Глава четвертая
Нерусь
Два дня Андрей Петрович готовил своего подопечного к «выходу в свет». Занятие это оказалось сколь увлекательным, настолько и сложным.
Его воспитанник не хотел, а может, и не мог принимать реальность такой, какой она была. Он постоянно отвлекался, цеплялся за мелочи, потому как сразу хотел узнать все. Наверное, впервые за всю его весьма богатую преподавательскую практику любознательность ученика была такой существенной помехой на пути получения знаний.
Кроме того, импровизированные лекции очень часто перерастали в дискуссии, что было, конечно, крайне интересной разминкой для мозгов, но Андрей Петрович опасался, что они мало дают фактических знаний о современных реалиях его подопечному. Сейчас это было гораздо важнее, чем все словопрения.
Сегодня они впервые покидали свое пристанище, и Андрей Петрович решил, что местом первой прогулки будет Арбат. Ему было чертовски интересно, как поведет себя его подопечный там, где некогда ходил и Пушкин. Но прежде чем выйти, Андрей Петрович провел последний инструктаж.
– Вы, вероятно, заметили, – обратился он к нетерпеливо поерзывающему подопечному, – что шли мы сюда несколько странным путем.
– Извилистым, – не без сарказма подсказал тот.
– Именно так, – кивнул Андрей Петрович, – дело все в том, что мы с вами, в некотором смысле, вне закона…
– То есть? – удивился подопечный.
– Мы нарушали чужие границы, – попытался пояснить хозяин мансарды.
– Простите… о чем вы? Какие границы в Москве? – поразился подопечный.
– Клановые, – пояснил Андрей Петрович. – Дело в том, что город давно поделен на участки. Кем? Да всеми. И даже нищими. О, это государство в государстве! Со своими законами и границами и, естественно, карающим мечом.
– Государство нищих… – подопечный глядел на него с откровенным недоверием.
– Представьте себе, – продолжил свои пояснения Андрей Петрович, – даже несколько государств. Вотчин. И у каждой свой правитель. У нас, например, это некто по прозвищу Герцог. Уверен, что и других зовут не менее пышно. Ну а коли есть царь, то будет и псарь. Есть у этих, с позволения сказать, господ и подданные. И всяк занят своим делом. Кто милостыню просит, принося деньги в общий котел. Кто помойки обходит – знали бы вы, сколько всего люди выбрасывают действительно полезного! Вот и тянут мои коллеги то, что плохо лежит, а могут и ребенка украсть… Бутылки – тоже хлебное дело…
– Вы сказали «украсть ребенка»?! – переспросил подопечный.
– Ну да, – кивнул Андрей Петрович, – чтобы с ними потом милостыню просить. Так больше выходит.
– И дети на это идут? – охнул подопечный.
– А их или запугивают, или наркотиками накачивают. Ну, опиумом или чем-то похожим… – вздохнув, сказал Андрей Петрович.
– А… эта ваша милиция что же? – возмущению гостя не было границ.
– Милиция? Она ищет, конечно. Но детей находят не всегда. Тут все очень сложно. Бомжи и нищие везде, на вокзалах и рынках. Это армия глаз и ушей; их мало кто замечает, а они слышат и видят все. Или почти что все.
Так что с милицией у них свои отношения… – пояснил Андрей Петрович.
– Жутко… – передернувшись, сказал подопечный.
– Согласен, – кивнул Андрей Петрович и, решив поменять тему, сказал: – Ну, ладно, помните, что я вам говорил: если будут кричать или бросаться, не обращать на это внимание.
– Помню, как же, – поспешил сказать гость и тут же добавил: – И признаться, теперь я понимаю, отчего эти люди на нас так смотрели.
– На дуэлях ведь тоже люди не с любовью глядели друг на друга, – усмехнулся Андрей Петрович, –
