20 см - Александр Кормашов
Главная же удача была в том, что философ и богослов, кроме вкуса к еде, обладал ещё и знатной привилегией её иметь. Он всегда мог заказать в Храме всех людей нужные ему продукты, а служка, эти продукты приносящий, всегда имел время остаться на пикник и помочь, он был очень ловок в нанизывании мяса на шампуры.
Хоть маленький, хоть заморыш, да ещё хромой, да ещё что-то с голосом, да ещё и голова очень гладкая, без волосков и как будто резиновая, служка странным образом оживлял всю компанию. Когда шашлык был готов и пиршество начиналось, он первым поддавался хорошему настроению. Он сипло, отрывисто смеялся, хлопал себя рукою по трём оставшимся коленям и всё норовил отобрать у Эйниона его микрофон. Когда ему это удавалось, он, прильнув к микрофону всем телом, с душой, начинал петь:
Я люблю тебя, жизнь!
Ты есть альфа моя и омега…
Пел он хриплым, потрескивающим баском, и достаточно громким, ну никак не ожидаемым в его маленьком щуплом тельце, правда, скоро закашливался и начинал судорожно трогать себя за шею, будто в горле першило от дыма. Ему срочно наливали.
Эйнион поначалу отказывался от мяса. Но Крутон очень быстро помог учёному разобраться в себе самом. Пусть не по-философски, зато очень по-богословски. Эйнион
Поражённый, куда его привезли и с кем ещё заставляют общаться, да ещё на какие вопросы отвечать, учёный невольно открывал рот, а потом его жвалы уже самостоятельно трудились над куском мяса.
Палн-а-12д тоже сидела у костра, на пеньке. Ей нравилось подкидывать в огонь сухие веточки и траву, ей казалось, нет, она решительно чувствовала, как у неё от этого таинственно мерцают глаза.
Постепенно ночь становилась темнее. В свете остывающих углей красное церковное вино было чёрным, и Крутон обязательно каждый раз заставлял помсанитара рассказывать, почему он здесь очутился — только ради того, чтобы Эйнион вновь послушал, и тот слушал. После мяса у него остаточными движениями шевелились не только жвалы, но и сама голова, отчего на ней разлеплялись замазанные медицинским клеем раны, но и дырки для ушей тоже.
Помсанитару никогда не удавалось довести свой рассказ до конца, потому что едва он приступал к рассуждению о том, что чёрному муравью всегда проще свалиться в воронку к ним, красным, чем красному муравью выбраться наверх да ещё забраться на гору, как Палн-а-12д вскрикивала:
— Погодите!
К ней все поворачивались, даже Эйнион, у которого после шашлыка в значительной степени пропадал интерес к микрофону.
— Погодите, — повторяла Палн-а-12д, хотя уже менее уверенно. — Нет, вы всё-таки погодите, — ещё раз повторяла она, вспоминая, о чём хотела спросить. Все молча ждали, когда девушку снова посетит поразившая её мысль, а пока разливали по кругу вино и благодарили за него служку.
— Ладно, согласен, убедила, — наконец с серьёзным видом произносил философ, и все дружно кивали головами, соглашаясь, что не высказанная девушкой мысль была в самом деле интересной, хотя и отчасти спорной. Палн-а-12д расцветала от удовольствия, её глаза красиво искрились.
— Убеждать — то же самое, что и побеждать. Только без приложения силы, — бывало, произносил служка.
— Побеждать — то же самое, что и убеждать. Только с приложением силы, — не выдерживал собственного молчания учёный, после чего он обычно тоже включался в разговор. Голос у Эйниона был стёртый, как у занудного учителя, это сказывалась привычка монотонно бубнить в микрофон на одной ноте.
Радуясь, что учёного удалось расшевелить, Крутон уже больше не выпускал из рук вожжи, и скоро в Эйнионе начинали пробиваться живые эмоции. Оказывается, он был с детства травмирован историей по Чера и Вяка, но больше его угнетало, что поодиночке они никуда дороются.
— Как это? — деланно удивлялся Крутон.
— Это почему? — удивлялся помсанитара.
— Потому что Земля бесконечна.
— Ну да!
— Не может быть!
— Может, — понемногу расходился учёный, хотя голос оставался по-прежнему монотонным. — Земля бесконечна, потому что имеет форму конечной воронки, находящейся в бесконечной земле. И вы можете рыть эту землю бесконечно, рыть хоть до скончания века, но никогда не доберётесь до её края.
— Даже если рыть прямо-прямо, просто наипрямейше?
— Ройте в любом направлении, вы никогда не увидите света в конце тоннеля.
Крутон это воспринимал философски, а помсанитара возмущался. Свет в конце тоннеля обязательно должен быть!
— Вовсе не обязательно, — заунывным голосом продолжал учёный. — Тоннель может загибаться, свиваться кольцом, идти по спирали или даже замыкаться на себя, образуя тор. Всё это будет одинаково бесконечно.
— Вы хотите сказать, что если мы из нашей воронки начнём рыть длинный проход, идущий всё прямо и прямо, всё наверх и наверх, мы всё равно никогда не сможем выбраться наружу?
Эйнион лишь кивал, а потом озабоченно начинал искать микрофон, явно делая вид, что он больше не готов тратить время на обсуждение очевидных вещей.
Но тут уже заводился Крутон. Как богослов, он был обязан верить, что мир создан людьми и что те действовали мудро. Логично, продуманно и чтобы всем всё доступно для понимания.
— Зачем людям было так переусложнять? Ведь если чему-то нет конца, значит, нет и начала.
— Именно, — соглашался Эйнион. — Кстати, это родственные слова, происходящие из одного корня. Так что даже лингвистика убеждает нас в том, что начало и конец суть одно и тоже.
Помсанитара всегда был рад чего-нибудь подучиться.
— А что, «внутри» и «снаружи» тоже родственные слова?
— А что вы подразумеваете под «снаружи»? — посмотрел на него Эйнион. — Что вы хотите там увидеть?
— Я не знаю.
Эйнион вздохнул и потянулся к микрофону.
— А вот я бы хотела посмотреть на чёрных муравьёв, — вдруг сказала Палн-а-7д.
— Да! Я тоже, — обрадовался Нерион-1с и благодарно смотрел на свою подругу (он давно уже сокращал бытовавшее в клинике восклицание «ох, уж эта ваша подруга»!» до последнего слова).
— Посмотреть на чёрных муравьев? — повторил Эйнион. — И как вы себе это представляете?
— Ну, допустим, вот я вылезаю из воронки наверх и вижу перед собой такую громадную. гору, а по ней, значит, ползают эти самые чёрные муравьи. Как-то так.
— Вы хотите сказать, что планета может представлять собой пару конусов, повёрнутых основаниями друг к другу, но не совмещённых?
— Да.
— А вдруг они всё же совмещены? И что если это небо над нами… — Эйнион сам не поднимал голову, хотя все невольно посмотрели вверх. — Если это небо не небо, а просто основание их верхнего конуса? Его донце. Допустим, прозрачное. И когда внутри верхнего конуса горит свет, то
