Варвара Спиридонова, ныне покойная - Тата Алатова
— И как?
— Что — как?
Марк закатил глаза и, обогнув самбиста Аристофана по широкой дуге, прошел в комнату, чтобы без сил упасть на диван.
Дрогнул под тяжелой поступью пол.
— Эй, — возмутилась Варвара, притопав следом. — Ты позвал меня в гости, чтобы меланхолично пялиться в потолок?
Она потянула его за штанины, легко, одной лапой, подняла обе ноги Марка, села на диван и положила их себе на колени.
— Ладно, — помолчав, сказала Варвара с великой неохотой, — что там про энцефалит?
— Девушка умирает. У тебя не так много времени, чтобы принять решение.
Теплые огромные ладони чуть дрогнули на голых ступнях Марка. Варвара раздраженно ухватилась за большие пальцы его ног, развела их в сторону, а потом стукнула их друг об друга.
— Эй, — возмутился Марк. — Твой Аристофан просто варвар какой-то.
— Я правильно понимаю, что ты предлагаешь мне попробовать занять пустой мозг умирающего человека?
— Располагайся там как дома.
Варвара запрокинула назад голову, разглядывая потолок.
— А если все получится… Ну предположим, я смогу там остаться насовсем. И умру вместе с ней? Тоже насовсем, — предположила она с несвойственной ей робостью.
— Ну так постарайся не умирать. Возьми себя в руки, — фыркнул Марк.
— Я думала, что ты физик. Физика — это точная наука. Она не должна основываться на псевдонаучных теориях и смутных мотивациях.
— Отнесем тебя в экспериментальный раздел науки.
— Тебе совсем без разницы, что со мной будет? — спросила Варвара печально. В уголках её глаз сверкнули слезы.
— Не драматизируй, пожалуйста, — поморщился Марк, закрывая глаза.
Варвара пришла в движение. Тяжеленное тело самбиста Аристофана, буквально, вдавило худого Марка в диван. Открыв глаза, он увидел совсем рядом переливы перламутра.
— Ты меня раздавишь, — пожаловался Марк.
— Признайся, что тебе тоже страшно, — велела она жалобно и требовательно одновременно.
— Вот еще!
— Да тебя просто трясет от ужаса.
— Это твои домыслы.
— Почему ты врешь?
Дышать было уже почти нечем, и Марк сдался.
— Потому что страх парализует, — сердито заорал он. — Он не дает думать, не дает двигаться, не дает делать хоть что-то. Страха парализует точно также, как тело твоего орангутана, которым ты меня придавила. Слезь с меня немедленно, Варвара!
Она поспешно отпрянула. Марк сел, хватая ртом воздух.
— Ты совсем рехнулась?
— Мне хотелось, чтобы ты тоже почувствовал себя беспомощным, — если Варвара и чувствовала себя виноватой, то совсем немного. Скорее, она выглядела удовлетворенной. — Как будто тебя пригвоздили булавками, и ты не можешь даже дернуться. Я себя так чувствую каждый день. Просто смотрю в будущее, и не вижу его.
— Послушай, — обнимать Варвару было особенно неудобно, она не помещалась в охвате его рук, но Марк все-таки как-то умудрился пристроить её на своей груди. — Нам обоим некуда отступать.
— Вчера ты сказал, что мне нечего терять. Но мне есть, Марк, мне есть.
Он успокаивающе поцеловал её в колючий бритый висок.
— Я не хочу смотреть, как ты медленно исчезаешь.
— И ты предлагаешь мне совершить нечто антинаучное, не дающее никаких гарантий, с ничтожным шансом на успех?
— Что тебя смущает?
Варвара подняла голову и посмотрела на него. Слезы струились по её лицу, будто где-то открыли кран.
— Если я еще раз умру по твоей вине, — пригрозила она, — то снова вернусь к тебе в качестве призрака. И уже не буду такой дружелюбной и всепрощающей! Я стану злобным полтергейстом из тех, кто обрушивают люстры и ломают стены. Полтергейстом из фильмов ужасов. Твоим проклятием, дорогой убивец!
— Если тебя это так успокоит, то ты уже вполне полноценное мое личное проклятие.
— Спасибо, — она смахнула с лица слезы, заулыбалась.
Марк засмеялся, покрыл её лицо короткими быстрыми поцелуями.
— Я присмотрю за тобой, не переживай.
— Посади какие-нибудь красивые цветы на моей могиле.
— Репейник.
15
Электронное письмо было следующего содержания:
«Дорогой Марк Генрихович!
Я сделаю это завтра, в четверг, в 19.00.
Что будет дальше — это совершенно неважно, мой дорогой убивец.
Я хочу сказать, что наше маленькое приключение было забавным, и вы порядком скрасили мое посмертное существование.
Это было мило, спасибо.
Если у нас не получится — не расстраивайтесь очень уж сильно.
В конце концов, я всего лишь какая-то ошибка, и все должно было закончиться уже давно. В тот самый день, когда я решила покурить под мостом.
Целую вас по-французски, и заведите себе уже настоящую, живую женщину.
Вы еще тот горячий пирожочек».
— Она сумасшедшая, — сказал Марк Бисмарку. — Горячий пирожочек, как тебе это?
Он смотрел, как двигается стрелка часов.
Еще два часа — и это мир станет таким же пустым, как раньше.
И то, что будет дальше — было самым важным на свете.
Марк взял зонт и отправился в больницу.
Ваня Соловьев был его одноклассником, и пришлось напеть ему про романтический интерес к Кристине Ивановой.
— Ого, — сказал Ваня. — На молоденьких потянуло?
Но тут же заткнулся и перешел на серьезный тон.
— Мы вообще-то никому, кроме родственников информации не даем, но Иванова из района, её родным неудобно часто приезжать в город. Ну ты и сам знаешь, что она живет совершенно одна… И она очень поздно обратилась за помощью, пыталась сдать квартальный отчет, эти сумасшедшие бухгалтеры! Эпилептические припадки уже начались, какие уж тут отчеты. В итоге болезнь уже слишком далеко зашла. Клиника стремительная. Мы сразу начали иммуномодулирующую терапию, но пока не добились положительной динамики. Марк, я боюсь, что прогнозы не утешительны.
— Я могу её видеть?
Соловьев нервно дернул плечом.
— Ладно, — неохотно сказал он, — но она тебя вряд ли узнает. У неё деменция, нарушения речи и гиперсомния. Скорее всего, сейчас она спит. Ты уверен, что?..
Без пятнадцати семь.
— Конечно, — сказал Марк.
Кристина Иванова, действительно, спала.
Бледное круглое лицо, покрытое веснушками, резко контрастирующими с бледностью кожи. Широкий нос, обкусанные губы, спутанные не слишком чистые волосы, непроизвольно подрагивающие пальцы рук, поверхностное рваное дыхание.
Марку
