Щепотка пороха на горсть земли - Дарья Андреевна Кузнецова
Распрощались они все на той же центральной площади, и Анна зашагала в управу. Во-первых, она жила в том же здании на третьем этаже, куда вела отдельная лестница из зеленого заднего дворика, в который, в свою очередь, ближе всего было пройти сквозь здание. А во-вторых, стоило узнать, не случилось ли чего-нибудь в ее отсутствие. Серьезного — вряд ли, иначе бы ее нашли, но какие-то прошения и письма исключать не стоило. Завтра она планировала уехать на целый день, и перед этим стоило все проверить.
А Дмитрий, немного постояв и проводив девушку взглядом, двинулся дальше, мимо "Мамонтовой горки". Сидеть в трактире не хотелось, спать — тоже, поэтому он предпочел пройтись и осмотреться. Лучше бы, конечно, продолжить расследование, но он пока не знал, за что можно взяться в городе. А ехать на прииск на ночь глядя, когда в округе полно упырей… Он не был трусом, но зачем рисковать попусту? Две недели это дело лежало и ждало расследования, еще один вечер ничего не изменит.
В трактире он уже был и все, что трактирщик считал нужным сообщить по делу, узнал. Поговорить с завсегдатаями? Не факт, что они станут откровенничать, а даже если и станут после бутылки, вряд ли расскажут что-то полезное. Судя по всему, с малознакомыми людьми Шалюков не откровенничал, а близких знакомых не имел. И не пил, так что рассчитывать на пьяные откровения не приходилось.
То же касалось и борделя. Обычно в такие места стекалась масса сведений, полезных и совершенно не нужных, но вряд ли там могли что-то знать о человеке, ни разу этот самый бордель не посетившем.
Церковь?..
Дмитрий, уже миновавший ее, обернулся и вгляделся в золотые купола, залитые розовым закатным светом. Трактирщик упоминал, что в день перед смертью Шалюков посещал службу, значит, человеком был верующим. Конечно, набожность плохо сочеталась с остальным портретом покойника, но почему бы не проверить. Вдруг Шалюков так переволновался, что побежал исповедоваться местному священнику, как его? Отцу Алексию?
И хотя в принятом решении Дмитрий сомневался, но развернулся и двинулся обратно, к церкви. Только пройти решил не по нагретой каменной мостовой, а под сенью деревьев. Позади церкви, отделенное невысокой оградой, уютно устроилось старое кладбище, утопающее в тени древесных крон. Миновав небольшую калитку, Косоруков нырнул в приятную, сумрачную прохладу.
Кладбище оказалось тихим, очень чистым и ухоженным — не до холодной безликости, а таким… правильно чистым, по-парковому. Старые надгробия местами покрывал густой мох, многие могилы просели, но расположены были аккуратно, как по линеечке, а мощеные дорожки — чисто выметены. На могилах густо росли какие-то мелкие бледные цветочки, которые здорово уступали в яркости традиционным погребальным венкам, но смотрелись как-то… уютно, что ли? Дмитрий и сам себе не верил, но слово это подходило идеально. Ко всему кладбищу.
Здесь царили покой и умиротворение, и вид этот так сильно противоречил словам о рыскающих в округе упырях, что опять возникла мысль о некой незримой границе, словно в сказке. Как там было?.. Явь, Навь и Правь? Человек городской, образованный, деревенскими суевериями и старыми верованиями Косоруков не интересовался и только посмеивался над их наивностью. А в городке со странным названием Шналь все эти сказки казались удивительно близкими и правдивыми, и Дмитрий немного досадовал на себя, что плохо знаком со всем этим фольклором.
Вскоре Косоруков заметил между деревьями светлую человеческую фигуру и через несколько шагов сообразил, что видит перед собой местного священника в рясе из небеленого льна и такой же скуфье.
Решив, что это судьба, Дмитрий направился к нему, вглядываясь и пытаясь понять, чем тот занимался: священник доставал что-то из небольшого холщового мешочка и бросал на землю. Наверное, кормил белок или птиц, но кого именно — рассмотреть за надгробиями не получалось. В зеленоватой кладбищенской тишине слышался только негромкий требовательный писк.
Священник был сед, носил небольшую опрятную бороду и имел наружность из тех, по которым не определить истинный возраст: ему могло быть и сорок, и шестьдесят, и больше. Роста он был среднего, сложения — плотного в той степени, чтобы выглядеть солидно и благообразно, но не походить на карикатурный образ попа.
Через пару десятков шагов Косоруков наконец вышел на перекресток двух дорожек — и замер, потрясенно разглядывая существ, расположившихся у ног священника.
Маленькие, меньше локтя высотой, мохнатые человечки больше всего напоминали чертей. Тех самых, которых никто никогда не видел, но все точно знали, как они выглядят. У них были розовые пятачки, уши торчком, длинные подвижные хвосты с кисточками на концах и даже, кажется, рожки, но за это Дмитрий уже не поручился бы.
Вели себя зверьки гораздо достойнее птиц. Сидели, тянули лапки, просительно попискивали, ловко хватали полученное лакомство и тут же принимались его есть, по-беличьи держа обеими лапками. Не суетились, не дрались и куски друг у друга не отнимали.
Нового человека существа, сосредоточенные на еде, заметили не сразу. Один вдруг замер, уставившись на Дмитрия черными блестящими глазами, потом тревожно вскрикнул, его товарищи заверещали хором и прыснули в разные стороны, почти мгновенно растворившись среди травы.
Священник обернулся через плечо, вздохнул, заглянул в свой мешочек и вытряхнул на дорожку его содержимое — несколько маленьких кусков хлеба или сухарей. После чего развернулся и шагнул к по-прежнему неподвижному охотнику, на ходу надевая небольшие круглые очки, которые по-простому висели у него на шее на веревочке, рядом с резным деревянным крестом.
— Протоиерей Алексий Озеров, я могу чем-то вам помочь?
— Благословите, отец Алексий, — отмер Дмитрий, машинально склоняя голову и складывая руки перед собой.
Священник невозмутимо перекрестил его, положил ладонь на лоб и благословил, после чего продолжил в прежнем спокойном тоне:
— Так чем могу помочь, сын мой?
— Да, простите, — окончательно собрался охотник. — Я Дмитрий Косоруков, расследую убийство казначейского проверяющего Шалюкова.
— Этого
