Двое для трагедии - Анна Морион
Опять жалость! За что она жалела меня?
– Он хочет убить вас, – беззвучно, одними губами сказала я: ее реакция повергла меня в отчаянье.
Но Софи продолжала безмолвно смотреть на меня.
– А еще вот такой фильм. – Я вырвала из ее рук листок и дописала на нем: «Я не сумасшедшая! Поверьте мне! Он хочет убить вас! Немедленно уезжайте!».
Я вновь протянула листок Софи – она боязливо взяла его и быстро пробежала строчки глазами, а потом вновь, с еще большим непониманием, посмотрела на меня.
Она не поверила мне. Да и кто бы поверил? Скорее всего, мое предупреждение показалось ей бредом или абсурдом! Но она должна была мне поверить!
– Пожалуйста, уезжайте! – вновь, одними губами, сказала я.
– О, mon Dieu! – вырвалось у нее, и я тут же прижала к губам указательный палец, призывая Софи к молчанию, испугавшись того, что она выдаст меня своим поведением. Но ее восклицание: «О, мой Бог!» дало мне понять, что она, все-таки, поверила мне!
– Прошу прощения, Вайпер, мне нужно срочно переговорить с супругом: может быть, он тоже посоветует вам некоторые фильмы, – вдруг мягко улыбнувшись, совершенно спокойно сказала Софи.
– Конечно! Ничего страшного! Буду рада посмотреть рекомендованные вами фильмы, – так же спокойно попыталась ответить я, радуясь тому, что она подыгрывала мне, чтобы не выдать меня.
«Они спасены! Сейчас они уедут, и Грейсон не посмеет убить их! К тому же, он сам сказал, что не хочет их убивать, а значит, я лишь подстрекала гостей, увеличив их теоретические шансы остаться в живых и уехать отсюда» – с облегчением в душе подумала я. С моих губ не сходила легкая улыбка.
Софи положила листик в сумочку, поднялась на ноги и пошла на балкон к мужчинам. Я продолжала сидеть, откинувшись на спинку софы, счастливо думая о том, что все наладилось. Но я не смела взглянуть на балкон, из-за боязни, что Грейсон догадается о том, что я совершила.
Нет, все в порядке: Софи покажет мое предостережение своему мужу, и они тотчас же уедут. Вот и все: дело сделано! Они будут жить!
Пока Софи находилась на балконе, я с напряжением отсчитывала каждую секунду, в тишине, в которой был слышен только ход секундной стрелки на часах: эти секунды казались мне вечностью, я не могла успокоиться, пока не услышала бы, что Дюпри приносят свои извинения за то, что им срочно нужно уехать.
Наконец, дверь балкона открылась, и я услышала, как все трое приближались ко мне: я похолодела и крепко вцепилась пальцами в складки платья.
– Je vous ai dit qu'elle ést malade à la schizophrénie, – услышала я голос Грейсона: он показался мне печальным, а его владелец говорил так, будто был совершенно уставшим.
– O, pauvre fille! – жалостливо воскликнула Софи.
Они подошли ко мне и встали передо мной. Все трое смотрели на меня: Дюпри с участием и жалостью, а Грейсон с холодом, но на его губах виднелась едва заметная кривая усмешка.
Услышав его фразу, я тут же поняла, что он сказал Софи и Франсуа, когда я ненадолго покидала комнату. Я поняла, из-за чего Софи была так жалостлива ко мне.
Не нужно было быть филологом, чтобы понять, что сказал Грейсон: «У нее шизофрения».
Шизофрения. Вот, что он сказал им обо мне! Они принимали меня за душевнобольную!
– Нет, это неправда! Он лжет вам! У меня нет шизофрении! – возмущенно вскрикнула я, вскакивая с софы. Моему возмущению не было предела.
Он сказал им, что я больна! Боже правый!
Вместо ответа Грейсон кинул что-то на софу, и я с отчаянием увидела желтый листок, на котором я написала свое предупреждение Софи.
– Прошу вас, Вайпер, не бойтесь! Все хорошо! – добрым нежным голосом, каким разговаривают с маленькими детьми, сказала Софи и подошла ко мне.
Я перевела взгляд на ее лицо: оно расплывалась от слез, что застилали мои глаза и потоком текли по моим щекам, потому что мне было невыносимо больно от мысли, что Софи предала меня. Она прочитала мою записку и всего лишь подыграла мне. Но подыграла не потому, что поверила моим словам, а потому, что считала меня душевнобольной! А я своей запиской только подтвердила слова Грейсона: написав о том, что он хочет убить их, я только заставила их утвердиться в том, что больна шизофренией.
Но ведь Софи не знала, что ошибалась! Она знала только то, что сказал ей Грейсон!
Грейсон. Это он ввел их в заблуждение, а значит, он знал о том, что я не поверю его обещаниям и обязательно попытаюсь предупредить гостей об опасности. Вампир знал и устроил все так, чтобы они не поверили мне. Он сказал им, что я больна шизофрений – этой страшной болезнью душевнобольных людей! Вот откуда была у Софи эта жалость! Она жалела меня! Жалела, ошибочно думая о том, что я сумасшедшая!
Я перевела взгляд на Грейсона: он все с той же холодной усмешкой смотрел на меня. Он был явно доволен собой и своей выходкой. Он вновь победил. Но как он узнал о том, что я написала Софи? Хотя, все ведь так просто! Софи ушла на балкон, чтобы показать записку, но не своему мужу, как думала я, а Грейсону, считая, что так поступает верно по отношению к нему и ко мне. Конечно, исходя из ее представления обо мне, как о больной страшным недугом, моя записка повергла ее в шок и страх – она была уверена в том, что у меня начался приступ. Все мои оправдания лишь усугубили мое падение.
Я была разбита. У меня не было сил сдерживать эмоции: меня разрывали душевная боль, обида, горечь, злость на французов за то, что они поверили Грейсону и считали меня больной, за то, что Софи предала меня и показала мою записку вампиру!
Грейсон. Я ненавидела его. Как он мог? Как он посмел сказать такое обо мне? Разве я заслужила это?
– Все хорошо, Вайпер, не волнуйтесь! – опять повторила Софи и в этот раз коснулась моей руки.
– У меня нет шизофрении! Я не больна! – со злостью вскрикнула я, одергивая свою руку.
– Не больна? – насмешливым тоном сказал Грейсон, поднял с софы листок, отошел вглубь зала и стал громко читать вслух написанное мной: «Вам срочно нужно уехать! От этого зависит ваша жизнь! Прошу, уезжайте немедленно! Я не сумасшедшая! Поверьте мне! Он хочет убить вас! Немедленно уезжайте!». Разве здоровый адекватный человек мог написать это? Глупышка, разве я похож на убийцу?
– Ненавижу тебя! Как ты мог так поступить со мной? Так мерзко и чудовищно! – закричала я по-чешски. Его ирония разозлила меня еще больше,
