Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская
— Га-а-адина, какая же ты га-а-адина, — прогнусавила девчонка, срываясь в слезы. — Сдохни, если так прижгло, но других за собой не тащи. Я жить хочу!
Их услышали. Нестройный шум прошел по залу волной, заколыхался под сводом, громче и громче. Но голос Ладуша отчего-то прозвучал отчетливо, перекрывая и нестройные вопли, и вой:
— Тихо всем. — Он подошел ближе, встал рядом с Лин. Сказал Дикой с неодобрением: — Снова чудишь? Не навоевалась? Опять со всей стаей сцепиться хочешь? И много ли в этом пользы и гордости?
Все интереснее и интереснее, отметила Лин: советник владыки рассуждает о гордости в разговоре с анхой. И тут же загнала любопытство вглубь, иначе оно пробило бы слишком тонкое, хрупкое спокойствие. Но уже то, что посреди этого ада кто-то вдруг пробудил не жалость, не отвращение, а любопытство и интерес, казалось чудом. Как будто во всем ужасе и беспросветности слишком длинного дня мелькнула надежда.
— Мне плевать, — Дикая обожгла взглядом, презрительно дернулись губы. — Чего пялишься? Весело? Страшно? Вали отсюда. Жри персики и ноги раздвигай, пока не вышвырнут… Не на что здесь таращиться!
«Не на что», — молча согласилась Лин, на мгновение прикрывая глаза. На самом деле показалось вдруг, что в зеркало посмотрела, кривое, искаженное, но сохраняющее суть. Окажись на месте Дикой сама Лин, связанная и на грани течки, тоже наверняка психовала бы, огрызалась и думала, что лучше уж в расход.
Последняя мысль полыхнула ужасом и сочувствием, и Лин, зажмурившись крепче, сжала кулаки и длинно выдохнула. Нельзя. Не здесь. Никаких эмоций.
— Ну вот, — Ладуш развел руками. — Видишь, владыка, какой тяжелый случай. — Лин только сейчас заметила владыку Асира, тот подошел неслышно и наблюдал за Дикой. — Она тут уже замучила всех. Одну покусала непонятно зачем, второй чуть руку не сломала. Агрессивна не в меру, над словами не думает, а у самой течка не сегодня-завтра.
— Как зовут? — спросил владыка. Мелькнула пугающая мысль, что вот сейчас Дикая ответит ему так же, как говорила до этого, с грубостью и откровенным презрением, и точно не переживет эту ночь, но навстречу подалась вдруг большеротая девчонка. Зачастила, подобострастно и заискивающе:
— Хессой ее зовут, ваша милость. Хесса. А Рыжий Дикой прозвал. Она психованная совсем, бросается на всех, Рыжий ее даже на привязи держал, пока дурь не выбил. Потом вроде потише стала, бегала хорошо, Рыжему нравилось. Но она опасная. Даже Рыжий в постель брать перестал, говорил, порченая, дурная кровь.
— Что⁈ — заорала вдруг Дикая и рванулась из пут, да так, что затрещали веревки. И Лин поверила, что эта может не только покусать, но и горло перегрызть. — Я тебя убью. Убью, тварь! — Девчонка вовремя отшатнулась, затряслась в ужасе, захлебываясь слезами. Ладуш рывком оттащил ее подальше.
— Дикая, значит, — сказал владыка. Та тяжело дышала, сжимала зубы и молчала. Как будто вспышка ярости внезапно лишила ее сил. — Ладуш, проверь ее. Насчет крови и порченой — ложь. Отмой, накорми. И если она в порядке, отправь к верхним. А будет дурить, пусть посидит в карцере, подумает о цепях, — он обернулся к Лин, будто сразу забыв о Дикой. — Никого?
— Я никого не узнала, но не могу ручаться, — честно сказала Лин. Вспышка Дикой ударила, словно по голым нервам. Пока еще держала себя в руках, но под солнечным сплетением уже зарождалась ознобная дрожь, скоро начнет потряхивать, и тогда она точно сорвется. Если владыка сам сейчас не отпустит, придется просить, признаться, что не может здесь больше. Что слишком слаба для такого.
Владыка потянул носом, будто мог в этой какофонии запахов различить единственный, совсем слабый.
— Идем.
Он уходил, не глядя по сторонам, как будто, увидев, что хотел, потерял интерес к этим копошащимся под ногами существам. Лин легко подстроилась под быстрый шаг, вновь, как и в казармах, держалась почти вплотную, прячась от внешнего мира в коконе густого, волнующего и чистого запаха. Ужас отпускал, как будто запах владыки и в самом деле стал щитом, заслонившим от ненависти, жажды и похоти. Но все же, когда двери пыточной закрылись за спиной, Лин не выдержала — всхлипнула.
— Плохо? — спросил Ладуш, шедший следом.
— Тошно, — Лин сжала кулаки, отчего-то сегодня постоянно приходилось раскрываться, признаваться в таком, о чем лучше бы промолчала. А промолчать — не получалось. — Выть хочу.
— Но не у всех на виду, верно? Владыка, мне кажется…
— Да, — отозвался тот. Он уже поднимался по лестнице, и Лин поспешила следом, теперь оказавшись рядом с Ладушем. — Отведи ее в сераль. И скажи Лалии, что отвечает за сохранность этой новенькой головой.
— Она не обрадуется.
— Это должно меня волновать?
— Не должно, но будет, когда она ворвется к тебе посреди совета.
— Так придержи. Займи ее Дикой. Пусть упражняются друг на друге. Одна в воплях, вторая в красноречии.
— Да, это может быть забавно, пока Лалии не наскучит.
Лин вслушивалась, автоматически вычленяя информацию — не потому что так уж интересовали отношения внутри сераля вообще и незнакомая пока Лалия в частности, просто это помогало отвлечься, отодвинуть неизбежную истерику. Работа кончилась. Очень долгий и опасный последний рабочий день в качестве старшего агента управления охраны Красного Утеса. Дома зашла бы сейчас в паб, перебросилась парой слов с добряком Тикеем, выпила пива. Может, сходила бы в тир с ребятами, может, свернула бы к порту, посидела у моря. А здесь…
— Присматривай за ней. — Лин встряхнулась, усилием воли возвращаясь в невеселую реальность. О ком владыка, о ней, или?.. Нет, похоже, о Дикой. — Мне не нужен труп посреди сераля, но не в цепи же на самом деле. И надо решить, с кем повязать, если не больна.
— А ты?
— Мне хватает агрессивных психов вне постели. И от скуки я пока не дохну. Жду тебя, как разберешься со срочным.
Владыка обернулся, когда они поднялись на первый этаж. Посмотрел на Лин. Сказал отрывисто:
— А с тобой мы завтра поговорим. О твоем мире. И о дури в голове.
Говоря откровенно, сейчас Лин совсем не была уверена, что «завтра» наступит.
Глава 7
Владыка злился. Не как обычно, когда виновным прилетало сразу, а невиновные жались по углам, боясь подвернуться под руку,
