Елиорнавия из клана Сигур - Владарг Дельсат
– Елика, мы знакомы десяток лет, – улыбается он, ласково глядя на Алье, прижавшуюся ко мне. – Рассказывайте.
– На исходе ночи двух лун… – начинаю я свой рассказ. Мне нужно многое рассказать. – Старшая была мертва, вот её изображение, причём я её откуда-то знаю, но просто не помню, откуда.
– А младшая? – интересуется всё уже понявший Катур.
– Она умирала, поэтому я решилась… – мой голос становится тише, но мой собеседник уже и сам всё понял.
– Не надо, я понял, – останавливает он меня. – Ты говоришь, из них высосали кровь? А она была одного типа или разных?
– Не знаю, – качаю я головой, – но это выяснится быстро…
– Уже выяснилось, – сообщает мне Алекс. – Первый, самый универсальный тип. У обеих, так что…
– Ничего не значит, – качает головой начальник отдела расследований. – Своих вы полностью исключили?
– Да, – киваю я, – при этом и собак, виденных Алье, и целителей, и охранителей…
– Попробуй дать ей карандаш и лист бумаги, – в задумчивости говорит Катур.
Я опять замираю – самая простая мысль мне в голову не пришла. Вот что значит опыт. Ему циклов пятьдесят, совсем ребёнок ещё по нашим понятиям, но опыта у него – дай Санктус! Мысль его очень интересная, поэтому я обращаюсь к Алье, а потом с ней говорит очень мягким, ласковым голосом и Катур. Не знала, что он так умеет.
– Давай ты поиграешь, – предлагает ей хомо, на что доченька легко кивает. – А ты мне скажешь, чего бы тебе хотелось?
– Хлебушка… – почти шепчет Алье.
Хлеба? Она хочет хлеба? Это продукт питания хомо, у нас он не встречается, потому что мы к злаковым, кроме каш, не очень хорошо относимся. И тут Катур предлагает нарисовать тот хлеб, который хочет доченька, «ведь мы же не знаем, какой тебе понравится». У меня бы даже идеи такой не возникло! А Алье с готовностью кивает, начиная водить карандашом по бумаге.
Глава девятая
– Странно… – негромко произносит Катур, разглядывая рисунки Алье. – Необычно, я бы сказал… Такого хлеба я не видел. Давай попробуем иначе? – интересуется он у моего птенца. – Мы тебе покажем хлеб, который есть у нас, а ты выберешь.
– Любой-любой? – расширяет глаза Алье, она очень удивлена, я вижу это.
– Любой, – улыбается полицейский, очень ласково разговаривая с ней. – Согласна?
– Согласна, – кивает мой птенец.
– Подождите меня тут, – просит меня Катур, быстро выходя из кабинета, а я смотрю на нарисованное Алье.
Какой-то прямоугольный кусок непонятно чего, похожий на потрескавшийся от времени кирпич. Такой у неё хлеб. А ещё она изобразила какую-то спираль с колючками и приземистые дома, при взгляде на которые, мне становится страшно. Ничего пугающего в них нет, но мне просто подсознательно становится страшно, и ничего поделать с собой я при этом не могу.
В кабинет начинают заходить самцы и самки хомо. Они здороваются с нами и подчёркнуто ласково – с Алье, отчего моя доченька совсем не пугается, улыбаясь незнакомым, но каким-то очень добрым хомо. Они рассаживаются каким-то особым образом, при этом самки оказываются рядом с моим птенцом. И вот тут охранительницы хомо поражают меня – они начинают расспрашивать Алье, но как-то так, что она не боится, не начинает ни дрожать, ни плакать.
– А вот тут у нас домики, – показывает одна из них на здания, нарисованные Алье. – А этот – центральный, высокий дом, на треугольник похожий. А почему он высокий такой?
– Там смерть живёт, – отвечает Алье. – Там сосут кровь, и становится сонно, а потом бух – и огонь.
– А вы где живёте? – интересуется вторая, и моя доченька начинает что-то рассказывать, как нечто обычное.
– А вот тут – злые звери в чёрном, – показывает она куда-то в пустоту белого листа и вдруг всхлипывает. И я сразу же беру её на руки.
Алье за несколько минут выдала больше информации, чем за всё это время. Но вот суть информации я не понимаю, поэтому женщины, переглянувшись, решают объяснить мне, но не успевают – возвращается Катор. С ним ещё две самки, которые несут что-то на подносах. Они кладут принесённое на стол, снимая полотенца, которыми укрыт хлеб хомо. Разного вида и цвета, он лежит перед вцепившейся в меня Алье.
– Доченька, посмотришь? – интересуюсь я, ласково её поглаживая.
Алье осторожно поворачивает голову, глядя на принесённое. Катор делает какой-то знак своим людям, отчего те, кажется, даже не дышат, а доченька сползает с моих рук, чтобы приблизиться к благоухающему хлебу хомо. Она проводит рукой по манящим даже меня кусочкам и вдруг – я даже не успеваю заметить её движения – что-то быстро сует себе в рот, затем метнувшись ко мне в желании спрятаться.
– Вот так номер… – почему-то ошарашенно произносит Катор. – Как такое может быть?
– Вы что-то поняли? – интересуется Алекс. – Что?
Я не слушаю его, мне нужно успокоить отчего-то испуганную доченьку, сосущую чёрный кусочек хлеба. Совсем чёрный, как ночь, он так не похож на обычный хлеб хомо, что я не могу понять, что происходит. Катор же тяжело вздыхает, требовательно посмотрев затем на самок, разговаривавших с Алье.
– Девочка была в месте, где из детей массово выкачивали кровь, – сообщает самка, сидящая справа. – При этом тела сжигались.
– Это люди, командир, – вздыхает та, что находится рядом с ней. – Точно не вамп… не сангвизы, совершенно точно. К тому же девочка описывает собак, уничтоженных во Вторую Эру, ей просто неоткуда это знать.
– И хлеб, сделанный по историческим рецептам, – вздыхает Катор. – Что это может быть?
– Может быть, кто-то устроил полигон? – не очень уверенным тоном произносит кто-то из местных «полицейских».
– Вот это вам и предстоит выяснить, – кивает Катор. – Предложения?
– Начальник, – самка хомо внимательно смотрит на него. – Но подобное просто так не осуществить, прикрытие же нужно?
– Они, – Катор показывает на меня, – это очень хорошо понимают, так что охрана у нас есть, надо работать.
Но как они поняли, что из детей выкачивали кровь? Я не понимаю логики хомо, поэтому подсаживаюсь к женщине хомо, чтобы расспросить. Мне очень важно узнать ход её мыслей, ведь учиться я никогда не отказываюсь. Она только вздыхает в ответ на мой вопрос.
– Вот тут ваша дочь показывает, что живут такие, как она, в этих домах, видите? – показывает она мне несколько зданий на рисунке. – Значит, детей много, при этом смерть у них только в одном месте. И смерть эту она описывает очень характерно, кроме того, мы знаем, что с ней и старшей девочкой случилось.
– А не может большая масса хомо организовать это в тайном месте? – интересуюсь я.
– Вашими стараниями, – хмыкает полицейская, – у нас почти нет подходящих тайных мест. Тут нужна большая площадь, при этом не закрытая деревьями.
– То есть, пустошь? – спрашиваю я, начав понимать.
– Пустошь, – кивает она.
Мы обе понимаем, о чём речь. Пустоши – это только на Вулканических Островах. Но туда добраться хомо непросто, да и нам тоже… Три десятка островов… Искать можно очень долго, а если учитывать возможное противодействие, то всё становится ещё сложнее.
Но как будто этого мало – на Островах не растёт ничего, поэтому еда и всё остальное туда может попасть только с Континента, то есть откуда-то отсюда. Я понимаю задумку моей… коллеги. Если поискать здесь, то, возможно, обнаружатся пути доставки, и тогда правильный остров можно будет вычислить. Идея, на мой взгляд, великолепная, но моя визави не учитывает того, что мы – сангвизы. То есть надо идти к Правителю, отправлять летучих разведчиков на Острова, пока хомо будут искать со своей стороны.
– Елика, ты меня невнимательно слушала, – напоминает о себе Катор. – Таких собак уже нет, и такого хлеба давно уже никто не делает. Это ещё одна загадка, ведь о возможном временном переносе мы знаем только теоретически.
Все знают о временном переносе, точнее, о том, что он невозможен для физических объектов, в отличие от межпространственного.
Я задумываюсь. Если
