Не та девушка (СИ) - Васина Илана

Пячусь от него, наступающего, подальше и утыкаюсь поясницей в оконную раму. В спину дует теплый ветер, доносится щебет птиц с соседних деревьев — оттуда веет призрачной свободой, и я с опаской выглядываю на улицу.

До земли далеко. Если упаду, то в лучшем случае сломаю ноги или руки. В худшем — шею.

Вздрагиваю всем телом, когда его потная ладонь ложится мне на запястье. В ужасе смотрю на нее, как на ядовитую гадюку. Пытаюсь стряхнуть, но вместо того, чтобы меня отпустить, он хватает второе запястье железными пальцами. Ощупывает меня больным, похотливым взглядом и бормочет:

— Есть в тебе что-то неуловимое глазу. Вроде обычная девка. Даже не на что посмотреть, — он, чуть скривившись, опускает взгляд на мою грудь и тут же вновь буравит мне глаза. — Но стоит раз, всего лишь раз задержать взгляд на твоем лице, то все, пропал. Твой образ намертво вязнет в мыслях. Навязчиво лезет под кожу. Все мысли потом о тебе, дуре никчемной… Думал, с глаз долой — из сердца вон. Отправил в школу на год, как ты хотела. Толку ноль. Вернулась — и кровь опять кипит при виде тебя. Что ты со мной сделала? Околдовала? Мерзавка! Думаешь, я не заметил, как ты строила глазки сиру Крёзу? Разбила ему сердце новостью, что уже занята. Я хотел тебя укрыть от чужих взглядов, спрятать под дурацкими тряпками. Проку нет. Даже Гьёрн, — зараза одной ногой в могиле! — и тот на тебя заглядывается! Чаруешь мужчин, как эльфийская кокетка. У меня на нее нюх, на магию…

— О чем ты говоришь, сир! Я пришла на обед по настоянию твоей дочери! Мне не нужны мужчины и я ни с кем не кокетничала! — скулю, жалко оправдываюсь, но этот безумец меня будто не слышат, талдычит свое. Пока его пальцы больно впиваются в запястья, он наступает, вжимая все сильнее в оконную раму.

— Твоя мать больна. Очень больна. Из-за ее болезни у меня давно не было женщины. Дочь в ответе за грехи матери, ты же знаешь…

— Я не желаю об этом знать, — почти кричу. — Это твое личное дело. Оно не предназначено для ушей твоих дочерей. Отпусти меня!

— Мне ты не дочь, что бы там ни говорили… И, разумеется, я тебя отпущу, — он улыбается мечтательно и холодно одновременно. Окунает в черное безумие своих зрачков так глубоко, что начинаю задыхаться, захлебываться в его невменяемости. — После отпущу… Если, конечно, сама не попросишь меня продолжить… А ты попросишь обязательно, — отпустив одно мое запястье, хватает меня за затылок и тянется ко моим губам, несмотря на мои жалкие потуги вырваться или хотя бы треснуть ему ребром ладони по уху.

Пытаюсь коленкой вмазать ему в пах, но он слишком близко, размахнуться не получается… Предугадав мое движение, зажимает мою ногу между бедрами, наматывает разметавшиеся пряди себе на кулак и тянет к себе. Теперь от каждого рывка испытываю безумную боль. Как ни извиваюсь, как ни трепыхаюсь в его руках, вырваться не получается.

Глава 15

К счастью, коснуться моего лица он так и не успевает.

Дверь в спальню содрогается от раздирающего уши грохота! Удар. Еще удар… Фрёд замирает, в его глазах разгорается звериная ярость.

— Кто посмел… — рычит утробно, и в тот же момент дверь влетает в помещение, не выдержав очередного толчка.

Дверной проем теперь щербат, и сквозь него заходит мой спаситель.

В первую секунду не верю своим глазам.

Полукровка?!

Отчим тоже не верит увиденному. Считает, наверно, эффектное появление слуги дурным сном. Только этим можно объяснить, что даже при живом свидетеле он не собирается меня отпускать.

Продолжает натягивать до отказа мои волосы, накрученные на кулак. Будто с гордостью демонстрирует другому мужчине свою власть надо мной. Мне так больно, что с трудом удерживаюсь от стонов.

— Ты? — с ненавистью выплевывает мерзавец пришедшему слуге. — Ты живучий, как кошка, но не бессмертный! И твои жизни когда-нибудь кончатся!

Полукровка подступает все ближе. Словно тигр перед прыжком движется мягко, неторопливо, внимательно считывая движения жертвы янтарными глазами. Шаг. Второй. Третий. Кивает на меня, требует:

— Отпусти ее.

— Слабо я тебя отделал, тварь безродная. Ничему ты не научился. Я плачу тебе. Я купил тебя. Я твой хозяин. Я твой бог. Я для всех высший бог в этом замке, понятно? Любое мое желание — священная заповедь для вас, моих прислужников! — с каждым выкриком мой мучитель исступленно дергает руками.

От его резких, хаотичных движений боль становится невыносимой! Кажется, еще чуть-чуть и с головы вместе с волосами сорвется кожа. Не в силах больше сдерживаться, тихонько скулю.

— Отпусти ее, — повторяет Хродгейр, продолжая приближаться. В его голосе вибрирует, набирает силу мощь.

Откуда этот командный рык у простого слуги?

Мне странно, что отчим не понял до сих пор, кто кому должен здесь подчиниться! Похоть, должно быть, окончательно разъела его мозги!

Однако острая боль неожиданно ослабевает и я, освобожденная, без сил стекаю на пол. Отползаю подальше от зверя, забиваюсь в угол комнаты и обхватываю пострадавшую кожу головы. Изверг бессердечный! Тролль отмороженный! Так издеваться над людьми…

Фрёд, весь дрожа то ли от злости, то ли от страха выхватывает невесть откуда кинжал и наставляет его на слугу трясущимися пальцами. Цедит сквозь зубы:

— Так и знал, что не забудешь ту порку. Придешь за расплатой. Ну так я подготовился. Я с тебя живого теперь шкуру сдеру. Скормлю псам твою печень и заставлю на это смотреть. Никакой пощады. Никакого милосердия. Разрежу по кускам.

С боевым кинжалом на безоружного? Даже от отчима я не ожидала такой подлости! Среди слуг ходили сплетни, что Фрёд хорош, нереально хорош в ножевых схватках. "Быстрый и коварный", — так говорила Ингвер. Поэтому сейчас он не теряет уверенность с полукровкой. Продолжает вести себя вызывающе, хотя в честном бою проиграл бы такому исполину в два счета.

Зажмурившись от ужаса, упускаю момент, когда кинжал Фрёда со звоном врезается в каменный пол и отлетает на другой конец комнаты. Когда открываю глаза, его запястье уже крепко зажато в широком кулаке полукровки, а ноги беспомощно дрыгают над полом, не доставая до опоры. Слуга с легкостью удерживает хозяина на весу, как сучок невесомый и рычит:

— У нас. Был. Уговор. Он в силе?

Тело отчима извивается в конвульсивных попытках вырываться из захвата или хотя бы огреть противника по лицу. Ничего не получается. Снова и снова он дергается, как беспомощная марионетка, подвешенная на крючке, но запястье крепко зафиксировано Хродгейром, что лишает всякой возможности освободиться. Наконец до Фрёда доходит тщетность своих попыток и он шипит:

— Договор в силе. Отпусти!

— Поклянись здоровьем дочери.

— Наш договор в силе. Клянусь здоровьем… Ханны.

— Она не дочь тебе. К счастью. Клянись здоровьем Гретты.

— Тварь! Как смеешь ты своими грязными губами произносить ее светлое имя… А-а-а! Отпусти!

— Клянись.

— Просто возьми половину денег и исчезни! Ты сделал половину. Я тебе заплачу ровно половину… Нет, даже больше половины заплачу! Все отдам! Ты станешь богат! Сможешь купить самых искусных шлюх в столице! А хочешь… Хочешь попасть в элитный бордель города, куда доступ открыт лишь аристократам? Говорят, туда захаживал сам принц, когда был помоложе! Я тебя проведу! Отымеешь всех грудастых красоток! Будешь жрать первостатейные отбивные в их трактире! Клянусь, тебе понравится! Испытаешь удовольствие, которое ни один полукровка до тебя…

— Я жду.

— Тва-а-арь! — рычит и ругается, как последний тролль. Изо рта по снежной, гладко выбритой коже стекают вязкие слюни. Из покрасневших глаз так и рвутся обжигающие эмоции: злость, ненависть, отчаяние. — Клянусь! Клянусь здоровьем Гретты. Наш договор в силе.

— Дальше.

— Если я нарушу свое слово, пусть моя дочь умрет! Мерзавец! Ненавижу!

Вслед за последними выкриками, относящимися уже к Хродгейру, тело Фрёда шумно падает на пол. Он не в себе. Уткнувшись лбом в каменный пол, со злостью лупит серые плиты, быстро краснеющие от разбитых в кровь костяшек пальцев.