Хозяйка приюта, или Я не твоя жена, дракон! - Анна Солейн
Судя по всему, они с Альбертом были одного поля ягодами и упоенно соревновались между собой в том, кто кого перещеголяет в наблюдательности и логике.
— Ты плохо себя чувствуешь? — обеспокоенно прошептал Алан.
Его рука на моем локте напряглась, как будто он был готов прямо сейчас послать подальше парламентариев, короля, дипломатические делегации и всех остальных, взять меня в охапку и увести отсюда.
Впрочем, почему — как будто?
Я обернулась к нему — и не смогла удержаться от улыбки. Может быть, когда-нибудь мое сердце при виде него перестанет влюбленно трепыхаться, но пока еще нет.
Алан был… удивительным. О лучшем муже и мечтать нельзя было. На секунду сжав его руку, я отстранилась. Для нежности еще будет время, а сейчас стоило наконец-то вспомнить о деле.
— Не желаете ли произнести речь? — церемонно спросил герольд.
Я кивнула и снова посмотрела на Алана, ища поддержки.
Вот уже пятнадцать лет он занимал пост канцлера — ровно с того момента, как выяснил правду о том, кто пытался его убить чужими руками. На кого работал его дворецкий Ги, кто стоял за тем, что Ивари подсунули яд и, наконец… наконец, кто убил истинного сестры Алана, Кэтрин, оставив ее одну с ребенком на руках.
Истинный Кэтрин, как и Ивари, стал случайной жертвой королевского канцлера, которому мешал Алан и который всеми силами старался убрать его с дороги.
Когда все выяснилось, выплыла правда о еще сотне интриг, убийств, взяток и прочих неприглядных вещах, которые творил на своем посту канцлер. Прижатые к стенке сообщники канцлера болтали весьма охотно — и топили его все больше с каждым словом.
Его величество рассвирепел — и, так уж вышло, но должность занял Алан.
“Зачем?” — выпалила я, услышав об этом.
Отлично! Будучи генералом — мой мужчина был в опасности, а уж сейчас, когда власти у него еще больше… мне придется волноваться о его благополучии еще сильнее!
“Иви, дорогая. Думаешь, кто-то просто так признает то, что неблагие — такие же люди, как и остальные? Или стоит им помочь, например, находясь на посту канцлера? Кроме того, есть кое-что, чего не может генерал, но что может канцлер”.
“Например?”
“Издавать указы в обход парламента. Такие, которые позволят нам усыновить и удочерить наших детей официально в то время, когда по всем правилам неблагие должны расти в приютах”.
О.
Мне все равно не нравилась эта идея — но Алан был непреклонен.
И вот сейчас, спустя пятнадцать лет, наши труды наконец увенчались успехом. Билль о правах неблагих. Отчаянно хотелось сжать руку Алана, но сейчас было не время для сантиментов. Нужно было думать о деле.
Речь помогал мне писать Альберт, так что вышла она короткой и емкой — сама я бы не справилась. Так, главное, — слова не забыть.
— Я бы хотела обратиться к каждому, кто причастен к этому биллю, — заговорила я. “Иви, тебе нужно сгладить углы, не стоит лишний раз показывать, сколько у тебя власти, — ворчал Альберт. — Будь тоньше. И почеши этим занудным парламентариям самолюбие”. — Спасибо. Это общее дело. Любые реформы начинаются с безумств, но только у самых дальновидных хватает прозорливости их поддержать.
Алан закашлялся, Альберт тоже спрятал смех в кулаке. Вот подлецы, мы же вместе эту речь писали! Хотя, конечно, “дальновидность” и “прозорливость” — это я парламентариям-консерваторам здорово польстила. Даже его величество явно пытался не засмеяться. Душевный все-таки человек! Дракон.
Вдохновенно произнося заученную речь, я пробежала глазами по залу и наконец посмотрела на первый ряд, где стояли наши с Аланом дети.
Мелисса — вся в черном, статная и гордая леди.
Бетти и Берт, как всегда рядом, такие разные, но такие одинаковые.
Дерек. Ему вот-вот исполнится двадцать — он был завсегдатаем балов и салонов, а его голубые глаза, мягкая улыбка и светлые волосы сводили с ума всех девушек, кто оказывался у него на пути. Уверена, многие из них изрядно промыли отцам и матерям мозги по поводу симпатии к неблагим.
К одному конкретному неблагому, который пока не хотел ничего серьезного.
“Мам, ну не всем же быть как Юджин, который с семнадцати женат!”
“Ты главное предохраняйся, — вздыхал Алан. — Мне еще бастардов в роду не хватало”.
“Пап!”
А я все никак не могла привыкнуть, что этот красавчик-сердцеед — это тот же крикливый мальчуган, который не умел обращаться в виверну правильно и никак не мог принять необходимость одежды.
Дереку нравилась поэзия — и не только потому, что она позволяла пудрить девушкам головы (как и обещание полетов под звездным небом — в буквальном смысле, те даже не возражали против формы виверны).
Кажется, стихи Дерека были неплохи — по крайней мере, я не раз и не два натыкалась на то, что их переписывают, передают из рук в руки, цитируют и даже вышивают на одежде.
Кроме того, Дерек помогал Мелиссе с текстами пьес для театра. Я частенько натыкалась на этих двоих в библиотеке, пока они ругались до хрипоты, а Мелисса использовала аргумент: “Как ты можешь со мной спорить, я помню, как ты с голой задницей по дому бегал!”
В общем, семейная идиллия.
Рядом с Дереком стояли Лили и Софи, уже взрослые совсем, поверить не могу! Им пришлось сложнее всех: все-таки у одной были рожки, у второй — крылья. Им, в отличие от остальных детей, сложно было затеряться в столичной толпе.
Лили единственная из детей, кто решил связать свою жизнь с собственным даром. Она хотела стать спасательницей. Тушить пожары, разбирать завалы — помогать тем, кому это нужно. Конечно, это повергало меня в ужас. Вдруг…
“Мам, не волнуйся, ты же знаешь — меня непросто обидеть!”
Легко ей сказать!
Лили было восемнадцать — сейчас она была девушкой исключительной красоты, рожки и красные глаза делали ее похожей на опасную и прекрасную
