Хозяйка приюта, или Я не твоя жена, дракон! - Анна Солейн
Я изо всех сил верила в то, что Берт научится быть деликатным и тонким. Я, в конце концов, мать, мне положено верить в своих детей! Параллельно с их воспитанием я занималась политикой и общественной работой: благо, я в самом деле получила для этого все возможности. Я хотела сделать так, чтобы ограничений для неблагих и предубеждений против них же стало как можно меньше. Вначале мне казалось, что не хватит и трех жизней, чтобы со всем справиться! И, должно быть, я в самом деле не смогла бы почти ничего без Алана, без его поддержки, советов и помощи. Ну и его власти, и связей, конечно.
Отношение к неблагим постепенно менялось.
Несмотря на это, мне регулярно приходилось разбираться с нарушениями в приютах, воровством, злоупотреблением, грубостью — но это была та работа, которая никогда не заканчивается.
По крайней мере жестокость по отношению к неблагим детям перестала быть нормой — а это уже немало.
— Леди Ивари Реннер? — повторил герольд, и его голос эхом оттолкнулся от стен коридора, по которому я бежала.
Да бегу, я бегу! Ай! Споткнувшись о ступеньку, я едва не упала.
— Осторожно! — поддержал меня под локоть коридорный. — Леди Реннер! Вас проводить?
— Меня пробежать! — бодро откликнулась я и рванула вперед.
Знаю я эти дворцовые традиции: все медленно, неспешно… Этак я до завтра не управлюсь.
— Но в вашем положении…
Я недослушала, что там он собирался сказать про мое положение.
Что он вообще понимает в моем положении? Как будто мужчины могут быть беременными.
Боже, да когда же этот дворец закончится! Никогда не понимала, зачем короли живут в таких местах. Коридоры-коридоры, лестницы-лестницы, лепнина-лепнина, картины-картины… Как в музее!
Его величество, который оказался довольно добродушным и открытым новому (настолько, что позволил мне заниматься делами неблагих и, пускай и не сразу, но принял мысль о том, что неблагие тоже могут быть обычными членами общества), говорил, что привык.
А я радовалась, что Алан не король, а — всего лишь канцлер. Так что мы можем жить в уютном особняке, который похож на дом, а не на выставку изящных искусств.
— Леди Ивари…
— Я здесь, я здесь! — выпалила я, влетая в Светлую галерею — главный церемониальный зал дворца, где проходило торжественное подписание Билля о правах неблагих.
Всего подписи должны быть три: его величества, лорда канцлера и главы парламента.
Но в этот законопроект его величество решил добавить и мою подпись тоже — видимо, ему это показалось символичным и красивым жестом.
Который я испортила.
Боже, как неудобно!
— Добрый день, здравствуйте, добрый день… — бормотала я, быстро-быстро двигаясь по красной дорожке.
Вот я недотепа!
Тянулась эта красная дорожка через весь огромный церемониальный зал, сейчас — наполненный людьми и драконами. Члены парламента, аристократия, королевская семья, даже парочка парламентских делегаций…
В общем, красиво и с большой помпой.
Наконец зал закончился и я, с облегчением выдохнув, оказалась у огромного стола, на котором лежал, собственно, билль.
Его величество, удивительно невозмутимый для дракона и тем более для короля, кивнул. Кажется, даже улыбнулся: морщинки, разбегающиеся лучиками от уголков глаз, стали четче. Пожалуй, узнав его поближе, я поняла, почему тогда, много лет назад, Алан встал на его сторону и считал его “не худшим вариантом”.
Глава парламента, чем-то похожий на Аба, разве что в миллион раз более заносчивый, не удостоил меня и взглядом. Он был человеком, но считал меня ужасной выскочкой из-за того, что я, видите ли, лезу в политику.
Ничего, потерпит.
Секретарь церемонно протянул мне перо. Так, осталось отдышаться. Не хватало только кляксу поставить!
Кто-то в толпе закашлялся, явно пряча смех. Кто-то, ага. Подняв взгляд, я увидела, разумеется, Мелиссу. Она стояла рядом с остальными детьми, недалеко от стола, и беспардонно надо мной смеялась.
Невыносимая девчонка!
Говорила я Алану, покупать ей театр — это как-то перебор! Нет, я не отрицала, что Мелисса талантлива. Но ее нельзя баловать, с ее-то характером. Ладно-ладно. Конечно, я это не всерьез. Только баловать ее и нужно.
Поймав мой взгляд, Мелисса широко улыбнулась и жестом показала мне расправить плечи и повыше вздернуть подбородок.
“Мам, это же как пьеса! — наставляла она меня накануне. — А ты — главная героиня! Все должно быть эффектно!”
“Мелли, это просто формальность”, — ворчала я.
“Мам!” — возмущались дети все хором и снова принимались доказывать мне, как я неправа.
Что мне нужны платье, речь, прическа и все остальное. Что парламентарии сожрать меня готовы из-за того, сколько веса в политической жизни страны я вдруг приобрела. Король мне благоволит, за канцлером я вообще — замужем… Возмутительно!
“Мама, как ты не понимаешь! — возмущалась Бетти. — Это исторический момент не только для всех неблагих — но и для всех женщин!”
Остальные кивали.
Вырастила и обучила на свою голову.
Сейчас, если присмотреться, в лукавой улыбке Мелиссы можно было рассмотреть напряженность. Ничего удивительного: через неделю состоится премьера в ее собственном театре. Ее собственной пьесы.
“Отродья”.
“Ты уверена?” — спросил Алан, когда она только об этом заявила.
“Конечно, я планирую ввести побольше комедий, — поспешила Мелисса. — Любовных историй, может быть, приключений… иначе широкого зрителя мне не привлечь. Это просто… просто начало, пап! Нужно громко заявить о себе. К тому же, это уже проверенный сюжет, он сработает, я уверена!”
Больше всего Мелисса волновалась о том, что может “подвести” Алана. Что такой щедрый подарок — театр! — пропадет даром, что пьеса провалится, а дело в итоге окажется убыточным.
Хотя дело, конечно, было не только в этом.
О родителях она не говорила. Никто из нас о них не упоминал, фамилия Макмайер никогда не произносилась в нашем доме. Их театр по-прежнему был популярен, они жили припеваючи и мы даже сталкивались несколько раз на светских приемах.
Впервые это случилось около семи лет назад. Когда неприязнь к неблагим уже немного ослабла, нам с Аланом удалось уговорить девочек появиться на весеннем балу во дворце. Софи отказалась, а Мелисса и Бетти, которые к тому времени уже были достаточно взрослыми, согласились.
Мелисса потребовала черное платье, хотя этикет велел дебютанткам
