Милость крестной феи - Мария Заболотская
– Благодарю вас, госпожа фея, – с усилием произнесла Эли. – Боюсь, что прогневаю вас, однако пусть все остается как есть. Милость ваша безгранична и вместе с тем – не всем по плечу. Матушка совершила ошибку, но затем рассудила верно: особенная судьба того не стоит, да и сами мы для нее не годимся. Если вы не желаете попросту снять с меня проклятие – так тому и быть. Лучше уж недолго и несчастливо жить с проклятием, чем долго и славно – с милостью тех господ, что прячутся в тенях!
Ох и нелюбезно прозвучал тот ответ! От злости фея, не верившая своим ушам, вспыхнула, как костер, в который подбросили смолистых щепок. Млечное мерцание на мгновение стало сплошным ослепительным белым светом, от которого Эли зажмурилась и отступила назад.
А фея, превратившись в раскаленный сгусток белизны, гневно закричала, да так пронзительно, что, казалось, от крика этого сама и лопнула – вспышки света разлетелись брызгами по всему старому саду. Но, конечно, не стоило и надеяться, что волшебное существо так легко уничтожить: то был всего лишь гнев, плещущий через край. Когда Эли открыла глаза, слезящиеся от яркого огня, фея стояла на прежнем месте – разве что в росте увеличилась.
– Ты отказываешь мне? – яростно закричала она, становясь все выше и выше, точно собираясь дотянуться до неба и обрушить его на голову той, что прогневала ее.
– Я смиренно сохраняю при себе вашу прежнюю милость и не прошу иной взамен, – отвечала Эли кротко, но в кротости этой звучала такая дерзость, которой фея еще не встречала у смертных.
– В своем ли ты уме, девчонка? – голос феи стал гулким и завывающим; все человеческое уходило из него, оставляя лишь тоскливые стоны холодного ветра и скрип сухих деревьев в лесу. – Ты пошла в породу своей матери – жадной и трусливой, не способной держать ответ за содеянное! Людишки ценят свою жизнь куда больше, чем она того заслуживает! Но если она испугалась, узнав цену, то чего боишься ты? Твоя жизнь будет долгой, богатой – богаче, чем ты можешь себе вообразить! И любовь станет взаимной!.. Как можно отказаться?! Разве это не главное?
– О главном мне сказала матушка, – произнесла Эли, непокорно и бесстрашно глядя на фею. – Она хорошо запомнила разговор с вами, сударыня фея. Вы говорили ей, что чудо истинной взаимной любви очень сложно наколдовать – и колдовство это должно быть очень сильным. А силу оно берет из человеческих страданий. Но о них сегодня вы не сказали ни слова – и, стало быть, страдать предназначено мне.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что я опустилась до обмана? – вскричала фея, вконец обозлившись. – Да еще такого низкого?! Обмана смертной душонки, которая должна умолять, чтобы я снизошла до разговора с ней…
– Пожалуй, это не обман, – возразила Эли с внезапным хладнокровием, которого сложно было ожидать от существа столь юного и простодушного. – У нас, смертных, это называют умышленной недомолвкой. Вы обещали мне богатство, любовь принца, славу, но разве я смогу быть счастливой, зная, что ради этого погубила своих родителей? Вы, сударыня, смолчали об этом вовсе не потому, что думали, будто я из тех людей, которые не испытывают чувства вины и стыда за содеянное. Напротив, вы знали, что очень быстро пелена с моих глаз спадет, ум прояснится и я буду всю жизнь корить себя за чудовищное преступление. Моими руками вы принесете жертву своим покровителям – или кто там дает вам могущество? – а затем и я сама пойду им на корм, насытив их жадные до страданий утробы. Не такая уж и выгодная сделка!
Фея слушала ее молча, бесплотное ее свечение тускнело – не Млечный Путь приходил на ум теперь при ее виде, а зловещий свет болотных гнилушек, зазывающий путников в трясину.
– От моей милости не стоит отказываться, – наконец проскрипела она. – За это наказание должно быть примерным и долгим. Некоторым удается вымолить пощаду или откупиться. Но девчонка, в лицо назвавшая меня лгуньей, а мое благословение – обманом, да еще объявившая, что я желаю поживиться за ее счет, достойна исключительно злой смерти! Как смела ты рассуждать о моих поступках и моих мыслях, словно я одна из твоих жалких сородичей? Ты решила, будто можешь понять намерения и суждения высшего существа? Что за немыслимая дерзость! И не думай, будто обхитрила меня, сократив свои мучения. Я позабочусь о том, чтобы обмен получился равноценным…
Как только прозвучало последнее слово, все скрыла непроглядная чернота, отчего Эли показалось, будто она ослепла. Спустя мгновение она различила фею, принявшую свой темный облик и превратившуюся в островок мглы, усеянный мелкой звездной пылью. Как ни была черна ночь вокруг, фея была еще чернее, и казалось, что ее чернота – бездонная пропасть, способная поглотить весь мир.
– Я уничтожу тебя! Сотру в порошок! – прошелестел ее голос, тихий и оглушающий одновременно. – Готовься к смерти, ничтожная девчонка!
Глава 9
Гнев феи если и не мог считаться справедливым, то уж точно был естественен: чего еще ожидать от существа нечеловеческой природы, которому отказывает человек? Эли и сама знала, что такой ответ обрекает ее на верную гибель, однако на задачу, что предложила решить ей фея, на первый взгляд имелось не более двух вариантов ответов, а времени на поиск более хитрых разгадок ей и вовсе не предоставили. «Что ж, если мне надо умереть, то так тому и быть!» – повторяла она самой себе с безрассудством юности, которая еще не знает истинную цену жизни и не так уж крепко за нее держится. Конечно, ей было жаль родителей, но Эли знала из сказок и песен, что достойная смерть – славное дело, а в славе этой близкие и родные погибшего находят утешение, и все еще верила в то, что это правда.
Фея тем временем, упиваясь скорой местью, шептала себе под нос то одно заклинание, то другое, перебирая их точно так же, как палач присматривается к орудиям пытки, про себя решая, с какого именно стоит начать.
– Ох, ты заслужила их все сразу! – наконец вскричала она, хмурясь и усмехаясь попеременно. – Как жаль, что я могу убить тебя только один раз!..
– Уж придется вам обойтись этой малостью! – ответила ей Эли, невольно закрыв глаза от страха: ей не хотелось видеть торжествующее лицо феи.
Легкое касание крошечных коготков заставило ее покоситься на свои безвольно опущенные руки – несколько верных мышей незаметно взобрались по одежде так высоко, что сумели юркнуть в рукава.
– Вас еще только недоставало! – промолвила она тихо, стряхивая мышек. – Уходите! Что за смысл вам погибать вместе со мной?
– Что ты там бормочешь? – недовольно спросила фея, уязвленная тем, что Эли смела думать о чем-то еще, кроме своей скорой и мучительной смерти, но тут же сама отшатнулась – точь-в-точь, как это делают обычные смертные: стайка воробьев и синиц, небывалых птиц для ночного времени, пролетела у самого ее лица. Не успело смолкнуть их чириканье, как раздались карканье ворон и воронов, треск сорок, хриплые вскрики соек, уханье сов, а затем птичья разноголосица слилась в сплошной оглушающий гам, похожий на шум приближающейся бури. В темноте загорелись глаза – лисьи, волчьи; ревели и переступали с ноги на ногу олени; неразличимые в густой тени, рокотали хрипло старые кабаны.
И мирные домашние звери со всей округи были тут как тут, словно этой ночью невесть по чьему разрешению исчез их извечный страх перед лесными собратьями. Первыми пришли вольные коты и те псы, что не удостоились личной цепи. Их цепные собратья в это время рвались на свободу, завывая и лая на все голоса, так что даже в старом саду были слышно эхо их гневной тревожной песни, и многие из них уже мчались во всю прыть, гремя обрывками цепей. За ними следовали лошади и коровы,
