Варвара Спиридонова, ныне покойная - Тата Алатова
— Оу. Тушёная рыба? А мяса нет? Понял, заткнулся. Не смотрите на меня так сердито… Кстати, а с чего это вы так раздражены? Неделя не задалась, дражайший убивец? Поди, терзались всякими размышлениями?
— Работал, — коротко сказал Марк.
Он был возмущён до глубины души: такого подвоха сложно было ожидать. Огромный лысый мужик на его собственной любимой кухне вызывал душевный дискомфорт.
И лёгкую панику, чего уж там.
Варвара сел (села???) за стол и ухватилась волосатой лапой за кусок хлеба.
— Хоть наемся углеводов от души, — с набитым ртом пробубнила она, — сил нет от этих худеющих дамочек. Слушайте, а это довольно забавно — быть мужчиной, верно? Я так и не рискнула пописать стоя. Надо как-то целиться же?
Марк закашлялся, не зная, что ответить.
— У меня ещё и свидание вечером, — благодушно продолжала Варвара. — Серёженька дал достаточно денег, чтобы вытанцевать девушку.
— Серёженька?
— Серёженька — это мы. Хай, братан, — и громила протянул ему лапу. — У вас, кажется, принято здороваться за руку?
Марк поспешно спрятал руки за спину.
— Не хотите — как хотите, — не обиделась Варвара. Она была в великолепном настроении. — Представляете! Всегда мечтала поменяться ролями. Что же это такое?! — думала я, будучи девушкой. Эти бесчувственные деревяшки совершенно не умеют ухаживать за ледями! Вместо авторского букета — какие-нибудь пошлые розы. Обязательно ужасный ресторан с ярким освещением. А комплименты… Ух, какими изящными комплиментами я одарю… Лизу. Вроде бы Лизу. Лизаньку!
И громила азартно хлопнул себя пятернёй по могучей ляжке.
Марк содрогнулся.
— А бекона у вас нет? — озабоченно продолжала Варвара. По тому, как улыбка плутала в зарослях её щетины, было понятно, что она прекрасно осознаёт состояние Марка. — Всегда мечтала попробовать, что это такое.
— И как далеко вы собираетесь зайти с Лизанькой?
— С Лизанькой-то? А как далеко заходят на третьем свидании? Уже можно лапать или ограничиться поцелуями? О, да вы покраснели.
— Знаете, Варвара Николаевна, я как-то никогда даже не догадывался, что за вашей тонкой филологической душой скрывается такой мужлан.
— Хо-хо! У меня был богатый биологический материал перед глазами. У нас этажом ниже расположен факультет физвоза. Вот уж я насмотрелась на всевозможных мачо, которые говорят тебе «здрасте», а сальными глазками по сисьскам твоим шарят.
— Прекратите это немедленно, — сдался Марк. — Я всё осознал. Я больше так не буду.
С лицом громилы что-то сделалось. С него словно слетела молодецкая удаль, и проступили нежные черты.
— Что поделать, Марк Генрихович, — грустно сказала Варвара. — Целовать покойниц положено только в лоб, а уж никак не в губы.
— Почему вы так сердитесь на меня? Вы же практикуете разнообразные эксперименты, — обиженно сказал Марк. — Значит, со всякими Лизаньками целоваться можно, а со мной нет?
Громила встал, надвинулся на него, как живая гора.
— Ну хочешь, я тебя поцелую, — угрожающе предложил он.
— Варвара!
Крик получился на слишком высокой ноте. Марк действительно перепугался.
Слишком близко были губы в обрамлении щетины, накачанная шея, кадык.
Она отступила, села на табуретку, опустила глаза. Огромная лапища нерешительно теребила бахрому рваных джинсов.
— Это же понарошку, с другими-то, — наконец сказала Варвара. — Как в компьютерной игрушке. У меня есть возможность сейвов. И я всегда могу сбежать.
Марк молчал, глядя на то, как на лысине склонённой головы отражается свет кухонной лампы. Потом громила вскинул лицо и ухмыльнулся.
— Да ладно тебе, братан, проехали. Что там к рыбе? Овощи? Вот бы жареного картофана сейчас!
— Я приготовлю, — быстро ответил Марк. — С чесноком или луком?
— У меня же свидание! Я должен благоухать аки Нивеа фор мен. Слушайте, а все мужчины так сильно потеют? Зато забавно: я могу отжаться от пола тридцать раз. Хотите, покажу?
— Я обойдусь без этого зрелища.
— Спорим, вы и десяти раз не отожмётесь, интеллектуал мой! А хотите, устроим спарринг?
— Сломаной рукой картошку будет чистить не так удобно, как целой.
— Это да. — Варвара задумалась, каким бы ещё откровением поделиться, и по выражению её лица Марк понял, что вот-вот услышит что-то совершенно непотребное. — А дрочить-то как удобнее стало!
Марк не удержался, швырнул в громилу картофелем.
— Знаете что, — завопил он, — ступайте вон! Приходите, когда опять станете человеком.
— Всё-таки шовинист, я угадала. Подавай вам красивых тётенек!
— Красивых?! Да вы приходите в ком попало.
— Зато приношу с собой богатый внутренний мир!
— Вы приносите хаос и бедлам!
— Вы первый начали овощами в живых людей кидаться.
— Нет, кидался я как раз-таки в мёртвых!
— А с мертвецами, значит, можно по-всякому обращаться! Захотели — картошкой в них кинули, а захотели — целоваться полезли без спроса!
— Я же уже извинился, — успокаиваясь, проворчал Марк.
— Ничего вы не извинились. Вы сказали, что больше так не будете. И всё, — упрямо возразила она.
— Ну хорошо, — терпеливо произнес Марк, — я прошу прощения. Довольны?
— Более-менее, — высокомерно задрала вверх квадратную челюсть Варвара. И добавила задумчиво: — Я уведомлю вас, если решу позволить вам поцеловать меня снова. Специальное письмо напишу. Чернилами. Я к вам пишу, и всё такое.
— Я всё-таки сойду с ума, — пожаловался Марк недочищенному картофелю. — Детский сад с бицепсами!
11
Целые выходные Марк просидел, рисуя сайт «Будни веселого трупика» и поражаясь количеству его посетителей и комментариев. Он очень старался не думать, почему Варвара приходила теперь всё реже. После визита Сереженьки минуло уже четыре дня, а от неё не было ни слуху ни духу.
Марк отгонял тревожные и назойливые мысли. Ему и самому тошно было оттого, как много места Варвара занимала в его голове. Это было слишком навязчиво. Что бы он ни делал, куда бы ни шел, с кем бы ни разговаривал, работал или отдыхал, читал книгу или прорисовывал формулы — всегда, всегда держал Варвару в уме.
Придумывал разговоры с ней, воображал новые встречи, гадал, чем она занята. Такая зависимость невероятно раздражала, злила, Марк срывался на ни в чем не повинных коллегах и продавцах, перестал разговаривать с Бисмарком и перешел в острую фазу мизантропии.
Очевидно было, что так дальше продолжаться не могло.
Отчего-то, — а
