Семь ступеней в полной темноте - Павел Георгиевич Чагин
Закончив с делами, домой кузнец вернулся только к полудню. Дом нуждался в солидной уборке, и он не стал затягивать с этим. Сняв чан с очага, он поставил туда котел, и нарезал в него мясо. Вооружившись щетками, тряпками и ведром, он поднялся на верх. Следующие два часа, чумазая Сольвейг провела сидя на табурете рядом с камином. За это время Арон перевернул комнату вверх дном. Все что ему нравилось, летело в одну кучу. Остальное – в топку. Там, где он проходил, сначала все начинало блестеть чистотой, а потом занимало прежнее место. Все было хорошо пока он не добрался до маленькой ниши, сразу за камином… Представляя, что сейчас будет, рыжая бестия накрылась с головой покрывалом. Она то знала, что именно лежит под перевернутым тазом в том самом углу.
– Черт!!! – воскликнул Арон от неожиданности. – Твою то мать! Дерьма в моей спальне только не хватало!
Он бросил тряпку на пол и вышел из-за угла.
– И как прикажешь это понимать!?
Бестия не знала в какой угол метнуться. С одной стороны, он, конечно, прав. Но, с другой стороны, она на цепи, а гадить как-то надо! Не дождавшись ответа, кузнец сходил вниз и принес ржавый скребок. Бросив его и кусок мешковины ей под ноги он сложил руки на груди и встал напротив.
– Я не буду это убирать! – прошипела она грозно.
– А есть ты будешь?
Она с ненавистью и обидой уставилась на него. Но кузнец был не умалим. А есть так хотелось…
– Ну?!
– Хорошо! – прошипела она. – В первый и последний раз.
Скинув покрывало на пол, она спустила ноги с табурета и схватив скребок со злостью, направилась в угол. Морщась от отвращения, она соскоблила с пола все, что там было и завернув в мешковину, протянула кузнецу.
– В огонь! – скомандовал он, – И скребок тоже.
Она повиновалась.
– И покрывало туда же!
Тяжко вздохнув, она бросила в топку и грязное покрывало, оставшись при своей чумазой наготе.
– В моем доме не гадят! – заявил он. – Если тебе нужно куда то, скажи мне. Только так и не иначе. Это понятно?
– Вполне, – прошипела она брезгливо, залезла на свой табурет и закрылась крыльями, не желая более общаться.
Грязное покрывало вспыхнуло словно порох, брызнув снопом обжигающих искр. Кочерги под рукой не оказалось и кузнецу пришлось быстро искать ей замену. Когда ткань прогорела, он вытер вспотевший лоб и задумчиво посмотрел на чумазую бестию.
– Тебе цепь на ноге еще не надоела?
– Хочешь снять?
– Нет, просто хочу вернуть кочергу на место.
Присев на пол, кузнец поставил ее стопу себе на колено и бегло оглядел голень. Изогнутая кочерга уже натерла небольшие ссадины на ее плотной коже.
– Будет больно, – предупредил он и подтянул к себе ослабленную цепь.
Но больно не было. Повеселевшая, Сольвейг, с замиранием сердца наблюдала, как сильные пальцы кузнеца, виток за витком, осторожно разгибают толстую стальную полосу.
– Ты очень силен, для человека, – заметила она.
– Для человека? Это ты так решила?
– Все знают, что люди слабы!
– Значит не все люди таковы. Я кузнец с самого детства, но есть мирные пахари и земледельцы, что меня на лопатки одной левой укладывают.
Сняв импровизированные кандалы, кузнец встал. Критично осмотрев горе кочергу, он выпрямил ее на сколько смог, а потом, слегка вспотев, скрутил в несколько витков. Получилась, пусть и не идеально ровная, но витая безделушка. Довольный собой, Арон повесил кочергу на место. А свободная Сольвейг снова забралась на свой табурет…
К концу второго часа, кузнец, наконец закончил творить вопиющий беспредел, называемый уборкой. Черный топор снова занял свое место возле софы, а натертый до блеска меч перекочевал куда-то на первый этаж. Оставшиеся же на полу предметы, он просто скидал в мешок, и уволок в подвал, с глаз подальше. Теперь, в просторной комнате стало легче дышать, пахло влажной древесиной, и чистым, свеже постеленным бельем. Солнечные лучи приятно переливались, отражаясь в кристально чистых стеклах… И только Сольвейг балансировала на своем табурете, боясь опустить ногу на что-то чистое. Довольный собой, Арон окинул взглядом свое аккуратное жилище. Когда взгляд пал на чумазую бестию, радости в нем поубавилось. Но, мгновение спустя, он уже недобро улыбался, почесывая небритый подбородок. Сольвейг быстро смекнула – что-то сейчас будет…
Вернулся кузнец не скоро. Он был умыт, чисто выбрит и переодет. На спине он нес широкую деревянную кадку. Однако, бестии не было на виду. Бросив кадку рядом с табуретом, он оглядел пол, и не найдя следов, поднял глаза вверх. Она сидела на балке перекрытия, подобрав ноги так, чтобы нельзя было дотянуться. Покачав головой, кузнец принес ведра с водой, мыло и медный черпак.
– Слезай, мыться будем.
Она отчаянно замотала головой, давая понять, что не слезет.
– Тебе все равно придется слезть. Сажа впитает всю влагу с кожи, она высохнет и потрескается. Она будет чесаться и зудеть в самых разных местах. А когда сажа въестся в кожу, тебя будет уже не просто отмыть. Ты понимаешь, что я имею в виду? Я уж не говорю о перьях…
Сольвейг, брезгливо поморщилась. Тело уже начинало чесаться и раздражающе подзуживать. Он был прав, на этот раз. Хоть она и не сильно любила воду, сделать это было необходимо. Вцепившись в несущую балку, она, скребя когтями соскользнула вниз, приземлившись на свой табурет. Он подал руку, забыв с кем имеет дело. Бестия, не знакомая с людским этикетом, вдруг оступилась, и рефлекторно вцепилась в его кисть. Он вскрикнул от неожиданности. Скулы вздулись от напряжения, а другая рука сжалась в крепкий кулак. Но он ее не ударил. Молча стерпев внезапную боль, он резко выдохнул, потом еще раз. Словно спуская пар наружу.
– Я не хотела…
Он схватился за ее кисть и жестом приказал молчать. Потом медленно, один за другим, извлек ее острые когти из своего тела. Присев на пол, он зажал раны здоровой рукой, и сидел так, пока боль не утихла. Сольвейг хотела прикоснуться к нему, но побоялась поранить снова.
– Я правда не хотела! – прошептала она, присев рядом.
– Верю, – процедил он сквозь зубы. И посмотрел ей в лицо.
Сольвейг смотрела на него, и впервые в ее лице он увидел, тень сострадания. Сострадание, у нее? Что-то новое в этом мире… Но, когда взгляд ее упал на рану, все переменилось. Его кровь уже просочилась сквозь пальцы и капала на пол. Кузнец терпел боль, но наблюдал происходящие в ней перемены с интересом. Как расширяются ее зрачки… как нервозно
