Семь ступеней в полной темноте - Павел Георгиевич Чагин
– Хаук тоже так говорил… пока я не подрезала ему крылья. Он меня никогда не простит…
– Да уж… Хаук оставил тебе письмо, – вспомнил кузнец. – Но не думаю, что там много хорошего.
– Где оно? – подскочила она.
Через минуту он вернулся с куском бересты в руке и протянул ей.
– Вот оно.
Схватив письмо, она бегло прочитала первую часть и глянула на кузнеца. Потом, уже более вдумчиво она прочитала написанное ниже. Выронив записку, она упала на спину и закрыла руками лицо. Она лежала так несколько минут, пока Арон, наконец, не спросил:
– Что там?
Она убрала руки от лица и медленно села.
– Они отказались от меня….
– Кто они?
– Мои родители… Нас осталось совсем мало, и отец хочет мира с людьми. Он запретил нападать на людей, но я ослушалась. Тогда он объявил, что убьет меня, если я ослушаюсь его еще раз. И я ослушалась…
– Ага, – кузнец кивнул. – Что же было потом?
Она посмотрела на него прохладно, думая стоит ли продолжать…
– Мы скрестили клинки. Я ранила его и готова была убить, но мать закрыла его собой… Я не смогла поднять на нее руки… и улетела.
– Даже так… – Он приподнял бровь. – Ты подняла руку на родного отца?
– Да. К том уже он мой король.
– И, они искали тебя?
– Нет… никто не отважился меня преследовать. Даже моя боевая подруга, с которой мы бок о бок рвали чужие глотки. Она отвернулась от меня. Все знали, чем это кончится. Они просто изгнали меня… заочно.
– И как давно это было?
– Уже, наверное, третий год… я не помню. Сначала я упивалась свободой. Грабила караваны, разоряла села… Потом, когда стало нечего разорять, скиталась по свету, обретаясь там, где шла война. А когда войны кончились, поняла, что осталась совсем одна…
– Хм… хорошего мало. Не удивительно, что я принял тебя за гарпию.
– Да, в общем, я и опустилась до них. Разве что падаль не ела, и не бросалась дерьмом.
Она вздохнула так тяжело, словно на плечи ее опустилось небо.
– А теперь, мои старшие сестры жаждут меня наказать.
– И что ты намерена сделать? – ровно спросил кузнец.
– Я виновата, признаю. Но себя я убить не дам… Если сестры не отступятся, придется их уничтожить.
– Это все, что написал Хаук, или есть что-то еще?
Она бесцельно пожала плечами и отдала письмо кузнецу.
– Старик сказал, что будет молчать, пока я буду рядом с тобой. Но рано или поздно он приведет их сюда.
– Это очень великодушно с его стороны. Думаю, он не будет тебе мстить.
– Хаук всегда был мудр. Только зря он пытался учить меня… это вышло ему боком.
Она усмехнулась грустно и взглянула на кузнеца.
– Мне нельзя доверять, я хитра и вероломна. Ты можешь проснутся с ножом в горле, когда крылья совсем заживут.
– Все может быть… – кузнец пространно кивнул.
– Так почему ты возишься со мной? Почему не сделаешь как сказал Хаук?! Я знаю… у тебя хватит сил. В открытом бою мне долго не устоять.
– Я не хочу больше этого слышать! – неожиданно жестко оборвал ее кузнец. Он резко встал и, сдвинув свое любимое кресло, шагнул к окну. Затем обернулся. Его пронзительный, полный горечи взгляд поразил ее до глубины души, так, что сердце, вдруг, замерло на вздохе…
– Жизнь – это дар, – четко обрезал он. – Даже такая, как твоя.
Он схватил свое кресло, и шумно развернув к окну, рухнул в него.
Сольвейг еще не видела его таким раздраженным. Даже когда они дрались, он оставался спокоен. А сейчас, она боялась шуметь лишний раз. Он сидел у окна в нескольких шагах от ее софы, но даже отсюда чувствовалось как все кипит внутри него.
Прошло какое-то время. Солнце почти скрылось за горизонтом, окрасив небо в багровый цвет. Стало прохладно. Арон неслышно встал и затопил камин. Запахло дымом и сухой корой. Он сел рядом, и положил ладонь на плечо Сольвейг. Она не спала, просто утопала в своих мыслях, которые хорошими назвать было трудно. Почувствовав его рядом, она открыла глаза. Какое-то время кузнец молчал, решая, стоит ли продолжать начатый разговор. Она так же молча ждала, давая ему возможность собраться с мыслями.
– Можешь считать меня дураком… но смерть не решает проблем. – начал он издалека. – Мы живем в неспокойное время, в неспокойном мире, и, чтобы выжить, приходится убивать. Для пропитания, или для защиты… это не важно. Почти у каждого есть кровь на руках. И не имеет значения, убил ты курицу или целый народ – пути назад уже нет. Но, жизнь на этом не кончается. Вот что я хотел тебе сказать.
Она подобрала ноги под себя и села прямо напротив него, так чтобы смотреть в его глаза.
– Ты плохо представляешь, о чем говоришь, кузнец, – прошипела она. – Зря ты взялся меня учить.
Он склонил голову набок и грустно усмехнулся.
– А что ты знаешь обо мне, крылатая бестия?
– Ты кузнец! – заявила она. – Больше мне не нужно знать. Ты силен, но по натуре не боец.
Он погладил ее по руке, затем взял ее ладонь и наложил на свою.
– Эти руки никогда не желали убивать, но порой все складывается все не так, как должно бы быть.
Он сжал ее кисть, прислонил к своей груди, так чтобы она чувствовала биение его сердца. Кузнец прикрыл глаза, и сделал глубокий вдох….
– Впервые… я убил, когда мне было двадцать лет. В этот грустный день не стало моего отца. Чужие люди пришли с той стороны реки. Они решили поживиться добром, но в деревню сунуться побоялись. А наш дом стоит на отшибе, так уж у кузнецов повелось. Звон молота не всем по нраву. Они пришли среди белого дня, и попросили отца подковать лошадей. Он взялся за молот, и сделал свою работу. Когда он закончил – они убили его. Кинжалом под лопатку, в самое сердце. Но он был очень сильным человеком и пытался дать отпор. Это только раззадорило их… добивали его все вместе. Кто лопатой, кто киркой… что под руку попалось. Но умирать он не желал. Он до последнего просил их одуматься, пока еще не поздно. И тогда они не обезглавили его… Так мне рассказали.
А потом они просто вытерли ноги о траву, быстро обшарили жилище, и сели на лошадей. Когда я вернулся
