Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

— Он был берсерком! — перебил его Варес. Заметив обескураженное выражение Дамиана, продолжил: — Как и все его двенадцать воинов.

— Чушь.

Дамиан резко встал и уже направился к двери, когда Варес крикнул ему в спину:

— Я берсерк! И ты тоже, Баргаст! Все инквизиторы, которые превратились в монстров, тоже были потомками берсерков. И это с ними сделали специально!

Дамиан повернулся в безмолвной ярости. Авалон почувствовала, как у нее пересохло в горле.

[1] Пес.

Глава 19

Слова Вареса вызвали в сердце Дамиана холодную дрожь.

— Что это значит? — натянуто спросил он.

— Зов предков силен только в отдельных мужчинах. — Варес не отводил по-звериному напряженного взгляда карих глаз. — Да и такие должны пройти инициацию под наставничеством знающего человека. Просто так берсерки не обращаются. Тем более, целыми отрядами.

Дамиан ощутил во рту вязкую слюну и дурное предчувствие, кружащее голову. Ему на миг показалось, будто он подошел к опасной близости крошащегося обрыва — непоправимое осознание. Берсерки остались в легендах, которые рассказывали инирским детям на ночь — воины героя Вотана, благословленного Князем, бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные псы с красными глазами, кусали свои щиты и были сильными, как медведи. Они убивали врагов, и ни огонь, ни железо, не причиняли им вреда. Дамиан помнил, как боялся их, когда лежал в темноте под материнской кроватью. Ему чудились красные глаза чудищ, готовых утащить его во тьму просто за то, что в нем текла трастамарская кровь — Эдуард любил наклоняться, рассказывая легенды о берсерках и, таинственно понижая голос, обязательно в конце добавлял эту деталь.

Трастамарская черная кровь их еда.

Дамиан тогда не раз резал себе руки, чтобы удостовериться, что кровь его красная, и никакие берсерки за ним не явятся. Но страх все равно жил в его детском сердце долгие годы, пока не был вытеснен другими страхами, куда более реальными: умереть от проказы или от колдовства вёльвы, или от интриг брата и Ерихона, или из-за найденных волос матери вместе с зерном граната. Байки отца со временем стали просто глупостями.

— Я не проходил никакой инициации, — едва справившись с сиплым голосом, уточнил он, зная, что ответит Варес прежде, чем он успел даже открыть рот.

— И они тоже. Я долго думал о том, что вас объединяет.

— Вас?

Варес поморщился то ли от боли, то ли от язвительного вопроса Дамиана.

— Вы не контролируете себя во время и’лисса амок.

— А ты… ты контролируешь? — Дамиан почувствовал, как его повело, и поспешил сесть на стул у окна. В висках неприятно пульсировала кровь и закладывало уши. Перед глазами появилась бледная алая пена.

— Я — да… Спокойно, приятель. Авалон, можно попросить ему…

— Да, сейчас.

Послышался звук открывающейся двери и шаги, — туда, обратно — а потом перед его носом появилась кружка с водой. Он выхлебал все залпом и откинулся на спинку стула, медленно подняв взгляд на Вареса.

— И’лисса амок? — переспросил Дамиан, пытаясь сосредоточиться. Само его сознание как будто трещало по швам, подобным тем, что стягивали смертельную рану Вареса, но Дамиан из последних сил старался не отдаваться панике, что поднималась откуда-то из глубин его естества.

— Неукротимое бешенство или волчья страсть, — раздался старческий голос.

Дамиан едва не подпрыгнул от неожиданности. В дверном проеме, опираясь на клюку, стояла Элеонора. От ее слепых белых глаз, которые тем не менее вполне осознанно целились в него, у него по спине пробежали ледяные мурашки.

— Ярость воителя, благодаря которой он становится неуязвимым и уподобляется волку или псу, — хитро ухмыльнувшись, добавила она.

— Что вам известно? — сердито спросил он, ощущая от этой старухи опасность куда большую, чем от целой стаи монстров.

Элеонора противно захихикала и, указав на Авалон, ушла из комнаты. Дамиан не стал ее останавливать, только стрельнул в Авалон взглядом и тут же почувствовал, как обожгло мысли.

Ваша Светлость, ваш муж хочет с вами поговорить.

Сколько бы порочности не бушевало в его голове, все это должно было остаться скрытым под толщей самоконтроля и благочестия. И все-таки он должен был понять, на что намекает полоумная старуха. Или не должен был, раз она сумасшедшая?

А сумасшедшая ли?

Дамиан едва заставил себя разомкнуть губы.

— Что ты знаешь об этом?

Авалон только плечами пожала. Дамиан ощутил короткий укол ярости.

— Почему целая стая преследовала вас?

Она хотела еще раз пожать плечами, — Дамиан видел, как она ими повела, — но в последнее мгновение ее лицо обмякло от внезапного осознания.

— Потому что я убила Дубового Короля и нашла записи мадам Монтре, в которых было записано много смертей девушек… — Она вскинула полные ужаса глаза. — Они забрали книгу Баса, который украл ее у мадам Монтре. Это она стоит за всем⁈

Двойной смысл ее слов дошел до него сквозь бездну черной жути и бессильного отчаяния, и его едва не затошнило от понимания.

— Как ты проходил инициацию? — глухо спросил он у Вареса, желая, чтобы этот вопрос никогда не слетал с его языка.

— Прадед напоил меня гранатовым соком.

Жесткая судорога рванула пол — и только спустя пару ударов сердца Дамиан осознал, что это он резко вскочил со стула и повернулся к окну. Голова вспыхнула где-то с затылка, как будто его огрели кистенем сзади по шлему.

— Милостивый Князь, — пробормотал он, приложив ладони к лицу, чтобы унять невыносимый жар. — Ерихон.

— Что Ерихон? — подал неуверенный голос Варес.

Не отнимая рук, Дамиан несколько раз вдохнул и выдохнул в попытке успокоить бешено стучащее сердце. Алая пелена перед глазами сгущалась с каждой мыслью, в которой к нему приходило осознание полной картины. Дамиан развернулся и, пошатнувшись, точно пьяный, ухватился на спинку стула.

Я знал, что ищейка из него плохая.

Потом и Элеонора назвала самого Дамиана ищейкой — так же, как и Ерихон во время разговора с Горлойсом называл Традоло.

Симеон своей верой вконец закупорил ему мозги, точно воском. То-то он, бедолага, расстроится, когда от Храма останутся одни кирпичи.

И бумаги, кардинал. Не забудьте их уничтожить.

Дамиан едва не расплакался. Все это время он, представляя себя грозным волком, в действительности же тыркался мордой во все стороны, точно слепой котенок.

Не я их убила, а Традоло. Он разорвал их.

Вёльва, которую Варес убил в деревне.

Традоло работал на Ерихона, а когда узнал кое-что, что не должен был, перестал существовать. Перед этим, правда, уничтожил весь свой отряд.

Насмехавшаяся над Дамианом Граната.

Головокружение резко прекратилось, схлынув по всему телу ледяным прозрением.

— Ерихон вместе с Горлойсом желали изнутри уничтожить Храм, — процедил Дамиан и заметил Симеона, на трясущихся ногах вошедшего в комнату и держащего в руках лист бумаги.

Наставнику за последние несколько дней стало значительно хуже, и Дамиан ощутил прилив вины за свое поведение. Он не хотел еще больше расстраивать Падре, но знал, что не может промолчать. Следующие слова дались ему с трудом:

— Судя по всему, Ерихон через Гранату заказывал зерна из Трастамары, а когда она собралась его сдать, монстр… — он вдруг подавился, увидев неодобрение в глазах Вареса, и поправился: — Обратившийся берсерк разодрал ее и весь гарнизон охраны на части только для того, чтобы замести следы. Я дурак, что не понял этого сразу. Вёльва в деревне сказала правду.

Последняя фраза осталась горечью на языке — было неприятно признавать, что его самый жуткий враг оказался честнее, чем лживый союзник, воткнувший нож в спину.

— Если для инициации нужен гранатовый сок, то инквизиторы могли получить его только одним способом, не заподозрив ни Ерихона, ни Горлойса. — Дамиан вытянул из уха санграл, швырнул его на пол и с грохотом опустил ногу, раздробив стекло. — Сок подмешивали в святую воду.